Как думаете, мне пойдет бежевый цвет?
понедельник, 13 апреля 2009
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
А эти штаны больше носить нельзя, да... *печально* Я из них похудела.
Как думаете, мне пойдет бежевый цвет?
Как думаете, мне пойдет бежевый цвет?
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Ночь, темно, чуть слышный шепот.
- Что ты?
- Тшш... Знаешь, - пауза, - у тебя губы холодные.
Чуть слышный смех и легкие касания губ.
- Что ты?
- Тшш... Знаешь, - пауза, - у тебя губы холодные.
Чуть слышный смех и легкие касания губ.
14:03
Доступ к записи ограничен
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Мироздание феерично.
Оно за мной наблюдает... О.о
Оно за мной наблюдает... О.о
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Зверушка ползет по оконной сетке. Зверушка зараза, и когда-нибудь у него за эту сетку зацепится коготь, и он не сможет слезть.
А у меня в колонках "Зимовье зверей", я медитирую на полосатые шторы и меланхолично поедаю куриный суп.
Хочу лететь.
Да.
А у меня в колонках "Зимовье зверей", я медитирую на полосатые шторы и меланхолично поедаю куриный суп.
Хочу лететь.
До первого солнца, до первой крови,
До первого снега последней любви
Лети, напевай мелодию воли,
За пазyхy неба лети и живи. (с)
До первого снега последней любви
Лети, напевай мелодию воли,
За пазyхy неба лети и живи. (с)
Да.
воскресенье, 12 апреля 2009
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Не могу спать. Просто не могу встать и пойти спать.
Весело. Интересно, на сколько часов меня хватит.
Весело. Интересно, на сколько часов меня хватит.
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
В алкоголе Андрей совершенно не разбирался, поэтому купленное им вино качеством наверняка не отличалось. И сейчас он сидел за письменным столом, растерянно вертел в руках рюмку с этим самым вином, как будто не зная, что с ней делать. За годы и годы жизни неудачника и бездаря он так и не удосужился научиться спиваться.
Вздохнув, он отставил рюмку и опустил голову на сцепленные в замок руки, глядя в сторону. В стороне, на кровати, сидел Лешка. Родной, и совершенно невозмутимый. Читал очередную газету - то ли так просто, то ли в поисках работы. Со старой его уже дней пять как выгнали - не потому что работал плохо, а потому что натура бунтарская.
Еще раз вздохнув, Андрей убрал со лба прядь пепельно-русых волос. Лешка поднял голову и выжидательно уставился на него, прекрасно понимая, что сейчас последуют самобичевания и жалобы на нелегкую судьбу. Так и вышло.
- Леш, ну что я за неудачник такой? Ладно бы, сам топ - так я ж и других тащу, тебя вот... Проект опять завалил из-за своего дурацкого здоровья, чтоб ему пусто было...
Андрей всегда необычайно легко заболевал. Прямо-таки удивительно легко, и, разумеется, в самый неподходящий момент. И совершенно не умел трезво оценивать свои силы, равно как и возражать кому-либо. Сказали, что нужно - неважно, на работе или так - он пойдет и начнет делать. И свалится на полдороги. А потом купит очередную дешевую гадость и придет жаловаться.
- И как ты меня терпишь? Пользы же никакой, кроме вреда. И денег нет почти совсем из-за того, что я не вытягиваю... Леш, ну вот почему все так? Почему у меня ничего, ну совсем ничего не получается, а?
Честно говоря, в этом Андрей преувеличивал. Иногда у него что-то получалось, довольно хорошо получалось. Но из-за слабого здоровья - нечасто. И когда все-таки получалось, Андрей радовался совершенно открыто, искренне, по-детски.
Может быть, Лешке нравилось смотреть именно на эту его детскую непосредственность, на то, как он постоянно теребит длинные пряди тонких волос, как смотрит доверчиво, как искренне пытается помочь... Может быть. Честно говоря, если бы Лешку спросили, что ему так нравится в этом почти-мальчике интеллигенского вида, он бы затруднился перечислить все.
Встретились они года три назад, в марте. На улице была весна и лужи, и Андрей пришел в контору, где тогда работал Лешка, весь такой смущенный и смешной, то и дело поправляющий очки на носу. Лешка поначалу, пока они работали вместе, смеялся, иногда подшучивал над ним. Потом перестал - Андрей был очень ранимым, такого смертельно обидишь и не заметишь. А потом, когда Лешку уволили, он собрал из съемной квартиры все вещи - две сумки и зонт - и переехал к Андрею. Благо, у него была своя квартира, доставшаяся в наследство от родителей. Мальчик долго смущался, стеснялся и краснел, но они оба давно уже поняли, что нравятся друг другу. И в одну осеннюю ночь - Андрей почему-то очень боялся грозы - они наконец-то перестали спать на разных кроватях, вернее, на диване и кровати.
С тех пор Лешка ни разу не пожалел о сделанном выборе. Менялись привычки, друзья и работы, а Андрей оставался. Теплый такой, родной, ласковый мальчик.
И вот сейчас он сидел напротив, и все говорил что-то, долго говорил, жаловался на то, какой он бестолковый, извинялся сбивчиво. И под конец все-таки выпил злосчастную рюмку вина. Скривился, как будто лимон съел, и жалобно посмотрел на Лешку.
Тот вздохнул и отложил газету в сторону.
- Иди сюда. Я тебя люблю.
Вздохнув, он отставил рюмку и опустил голову на сцепленные в замок руки, глядя в сторону. В стороне, на кровати, сидел Лешка. Родной, и совершенно невозмутимый. Читал очередную газету - то ли так просто, то ли в поисках работы. Со старой его уже дней пять как выгнали - не потому что работал плохо, а потому что натура бунтарская.
Еще раз вздохнув, Андрей убрал со лба прядь пепельно-русых волос. Лешка поднял голову и выжидательно уставился на него, прекрасно понимая, что сейчас последуют самобичевания и жалобы на нелегкую судьбу. Так и вышло.
- Леш, ну что я за неудачник такой? Ладно бы, сам топ - так я ж и других тащу, тебя вот... Проект опять завалил из-за своего дурацкого здоровья, чтоб ему пусто было...
Андрей всегда необычайно легко заболевал. Прямо-таки удивительно легко, и, разумеется, в самый неподходящий момент. И совершенно не умел трезво оценивать свои силы, равно как и возражать кому-либо. Сказали, что нужно - неважно, на работе или так - он пойдет и начнет делать. И свалится на полдороги. А потом купит очередную дешевую гадость и придет жаловаться.
- И как ты меня терпишь? Пользы же никакой, кроме вреда. И денег нет почти совсем из-за того, что я не вытягиваю... Леш, ну вот почему все так? Почему у меня ничего, ну совсем ничего не получается, а?
Честно говоря, в этом Андрей преувеличивал. Иногда у него что-то получалось, довольно хорошо получалось. Но из-за слабого здоровья - нечасто. И когда все-таки получалось, Андрей радовался совершенно открыто, искренне, по-детски.
Может быть, Лешке нравилось смотреть именно на эту его детскую непосредственность, на то, как он постоянно теребит длинные пряди тонких волос, как смотрит доверчиво, как искренне пытается помочь... Может быть. Честно говоря, если бы Лешку спросили, что ему так нравится в этом почти-мальчике интеллигенского вида, он бы затруднился перечислить все.
Встретились они года три назад, в марте. На улице была весна и лужи, и Андрей пришел в контору, где тогда работал Лешка, весь такой смущенный и смешной, то и дело поправляющий очки на носу. Лешка поначалу, пока они работали вместе, смеялся, иногда подшучивал над ним. Потом перестал - Андрей был очень ранимым, такого смертельно обидишь и не заметишь. А потом, когда Лешку уволили, он собрал из съемной квартиры все вещи - две сумки и зонт - и переехал к Андрею. Благо, у него была своя квартира, доставшаяся в наследство от родителей. Мальчик долго смущался, стеснялся и краснел, но они оба давно уже поняли, что нравятся друг другу. И в одну осеннюю ночь - Андрей почему-то очень боялся грозы - они наконец-то перестали спать на разных кроватях, вернее, на диване и кровати.
С тех пор Лешка ни разу не пожалел о сделанном выборе. Менялись привычки, друзья и работы, а Андрей оставался. Теплый такой, родной, ласковый мальчик.
И вот сейчас он сидел напротив, и все говорил что-то, долго говорил, жаловался на то, какой он бестолковый, извинялся сбивчиво. И под конец все-таки выпил злосчастную рюмку вина. Скривился, как будто лимон съел, и жалобно посмотрел на Лешку.
Тот вздохнул и отложил газету в сторону.
- Иди сюда. Я тебя люблю.
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Я снова развожу сырость, я постоянно так делаю, злюсь и почти кричу на себя - в самом деле, неужели нельзя научиться выплескивать свое горе и боль хоть как-то по-другому, хотя бы без повышения влажности в квартире?
Знаю, если бы ты был сейчас здесь, ты бы устало гладил мои щеки, просил не плакать, стирал слезы с кожи. Только влажность все равно осталась бы, она такая, эта влажность. Никуда ты от нее не денешься.
На меня смотрят большими черными глазами, а у меня дрожат губы и я продолжаю рыдать.
Знаешь, мои собственные чувства, мысли и ощущения часто напоминают мне нити разноцветной паутины, тонкие и прочные, ты знаешь, что паутина прочнее стали? Я читала об этом когда-то, в каком-то умном журнале для маленьких детей.
Смысла рваться из этих нитей никогда не было - они только отмачиваются в коньяке и прижигаются затухающими окурками, но я не пью и не курю, спасибо отцу, как ты помнишь. Я, наверное, неврастеник. Честно говоря, не знаю, что это такое, но по звучанию очень и очень похоже.
В паутинных нитках моих ощущений горит алым боль и страх, что ты однажды не придешь. Тускло-синим - извечное ожидание, выматывающее душу. И много серого - это коньяк и сигареты, сигареты и коньяк, которые я не употребляю.
Я думаю о том, что когда-нибудь обязательно перееду к тебе, и несколько месяцев или, может, лет буду беспардонно счастлива и эгоистична. Буду ждать тебя вечером дома, смущаться и целовать в щеку, ты будешь дарить мне цветы. Мы будем сидеть на кухне и пить чай, а утром ты будешь мыть посуду. Ночью я буду вскакивать, жмуриться от кошмаров, и идти к тебе, устраиваться на полу рядом с кроватью.
А когда-нибудь я заболею ангиной, ты будешь гладить мой горячечный лоб, поить невкусными отварами и держать мои руки в ладонях.
У меня плечи дрожат, я уже почти вспоминаю это возможное-невероятное будущее. Вспоминаю, как ты начнешь уставать от меня. Постепенно, по капельке, как уставали все до этого, только гораздо тише и мягче. И я буду безусловно благодарна тебе за то, что ты не вышвырнешь меня сразу на улицу.
Мы поедем к морю, к Черному, - это будет наше последнее счастливое лето. На обратном пути в поезде я буду всю дорогу смотреть в окно сквозь полуприкрытые веки, а ты будешь думать, что я сплю.
Я не знаю, что будет потом. Я только знаю, слышу, помню, что ты устанешь от меня. Очень мягко и тихо, как скапливается пыль под старым платяным шкафом.
Я вспоминаю это, у меня трясутся плечи и я развожу сырость.
Я никогда так и не научусь не плакать.
Знаю, если бы ты был сейчас здесь, ты бы устало гладил мои щеки, просил не плакать, стирал слезы с кожи. Только влажность все равно осталась бы, она такая, эта влажность. Никуда ты от нее не денешься.
На меня смотрят большими черными глазами, а у меня дрожат губы и я продолжаю рыдать.
Знаешь, мои собственные чувства, мысли и ощущения часто напоминают мне нити разноцветной паутины, тонкие и прочные, ты знаешь, что паутина прочнее стали? Я читала об этом когда-то, в каком-то умном журнале для маленьких детей.
Смысла рваться из этих нитей никогда не было - они только отмачиваются в коньяке и прижигаются затухающими окурками, но я не пью и не курю, спасибо отцу, как ты помнишь. Я, наверное, неврастеник. Честно говоря, не знаю, что это такое, но по звучанию очень и очень похоже.
В паутинных нитках моих ощущений горит алым боль и страх, что ты однажды не придешь. Тускло-синим - извечное ожидание, выматывающее душу. И много серого - это коньяк и сигареты, сигареты и коньяк, которые я не употребляю.
Я думаю о том, что когда-нибудь обязательно перееду к тебе, и несколько месяцев или, может, лет буду беспардонно счастлива и эгоистична. Буду ждать тебя вечером дома, смущаться и целовать в щеку, ты будешь дарить мне цветы. Мы будем сидеть на кухне и пить чай, а утром ты будешь мыть посуду. Ночью я буду вскакивать, жмуриться от кошмаров, и идти к тебе, устраиваться на полу рядом с кроватью.
А когда-нибудь я заболею ангиной, ты будешь гладить мой горячечный лоб, поить невкусными отварами и держать мои руки в ладонях.
У меня плечи дрожат, я уже почти вспоминаю это возможное-невероятное будущее. Вспоминаю, как ты начнешь уставать от меня. Постепенно, по капельке, как уставали все до этого, только гораздо тише и мягче. И я буду безусловно благодарна тебе за то, что ты не вышвырнешь меня сразу на улицу.
Мы поедем к морю, к Черному, - это будет наше последнее счастливое лето. На обратном пути в поезде я буду всю дорогу смотреть в окно сквозь полуприкрытые веки, а ты будешь думать, что я сплю.
Я не знаю, что будет потом. Я только знаю, слышу, помню, что ты устанешь от меня. Очень мягко и тихо, как скапливается пыль под старым платяным шкафом.
Я вспоминаю это, у меня трясутся плечи и я развожу сырость.
Я никогда так и не научусь не плакать.
19:45
Доступ к записи ограничен
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Доехали. Упали. Сдохли.
Я ж пред ним не открыла застывшую дверь,
Я сказала ему: "Не теперь!" (с)
Я сказала ему: "Не теперь!" (с)
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Болит ВСЕ. Кроме, может быть, волос и ногтей.
Еду в зубной в качестве почетного эскорта сестры.
Какая прелесть.
Еду в зубной в качестве почетного эскорта сестры.
Какая прелесть.
суббота, 11 апреля 2009
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Мен - придурок. Все запомнили? И ты, mell, тоже и-ди-от. Нельзя же так себя не беречь...
А Дику все доктор скажет, да. Милое, доброе и ласковое.
А Дику все доктор скажет, да. Милое, доброе и ласковое.
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Не обращайте внимания. Это я так проснулась.
Всем доброго утра.
*ушла ждать, читать Эльтерруса и успокаиваться*
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
И, да -
Не вернулся сегодня опять
Мой король на чёрном коне
Но я снова тебя буду ждать
Хоть и ты забыл обо мне. (с)
Мой король на чёрном коне
Но я снова тебя буду ждать
Хоть и ты забыл обо мне. (с)
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Не будите меня (с)
Меня не будить. Ни при каких условиях. Землетрясение, цунами, ураган, прочие катаклизмы - все равно, не будить! Не проснусь - значит, не проснусь, значит, судьба у меня такая.
Единственный, кто может меня будить, это Дик, ибо ему хрен запретишь.
Да-да, особо желающие идут к Дику и вежливо просят разбудить меня. Да, я наглая сволочь. И я хочу спать.
Mell, к твоему приходу меня Дик сам разбудит, можешь не беспокоиться.
пятница, 10 апреля 2009
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Добро пожаловать, Фертария.
Раполагайтесь, леди. Кажется, вас я здесь уже видела, так что насчет тараканов вы осведомлены.
Раполагайтесь, леди. Кажется, вас я здесь уже видела, так что насчет тараканов вы осведомлены.
22:23
Доступ к записи ограничен
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Мы справимся, ты веришь? Мы справимся. Я всегда рядом, обернись – и почувствуешь мое дыхание на своем лице. Я всегда рядом, я приподнимаю подол твоих брюк – только не спрашивай, как это возможно – и несу за тобой, как шлейф, чтобы ты могла шагать легко и гордо. Чтобы ты просто могла идти.
Мы справимся, мы время перевернем, пространство поставим с ног на голову и нанижем на тонкие пальцы звезды. Они колючие, но тебе понравится. Зелень не будет резать нам ноги острыми краями, а небо – оно ведь такое мягкое и прохладное, оно обнимает искалеченные ступни.
Мы справимся, моя прекрасная, мы обязательно справимся. Ты только иди, шагай вперед, я буду дышать тебе в спину, в лицо, мимоходом касаться твоих рук, чтобы ты не забывала – я здесь. Я отведу в сторону особо хлесткие ветки, только некоторые оставлю, чтобы ты не очень больно, но все же училась их обходить. Когда тебе будет холодно, вспоминай, что я обнимаю твои плечи, улыбаюсь и шепчу тебе что-то прямо в ухо. Когда тебе будет больно – вспоминай, что я дышу на твои раны, я сдуваю с них боль. Когда тебе будет плохо – вспоминай! вспоминай, что я всегда удержу тебя, за подол, рукава и плечи. Только прошу тебя – не проверяй, мне это очень больно. Поверь мне на слово.
Мы справимся, моя хорошая, мы со всем справимся, девочка моя, мы продержимся, простоим, пройдем, продышим, проживем. Прорыдаем, прорвемся, пробьем дорогу наружу, понимаешь? Веришь? Слышишь? Живи, дыши, жги, моя ласковая, девочка моя, мотылек, сбивай ноги вкровь – я вылечу твои раны, а будет и наше время, обязательно, будет, верь, как я верю, время, когда мы дойдем, когда мы построим наш дом, наше счастье и нашу радость.
Время, когда ты сможешь не только услышать мое дыхание, но и увидеть глаза.
Время, когда я смогу не только приподнимать твой подол, но и коснуться, обнять.
Так будет.
Верь мне.
Мы – справимся.
Мы справимся, мы время перевернем, пространство поставим с ног на голову и нанижем на тонкие пальцы звезды. Они колючие, но тебе понравится. Зелень не будет резать нам ноги острыми краями, а небо – оно ведь такое мягкое и прохладное, оно обнимает искалеченные ступни.
Мы справимся, моя прекрасная, мы обязательно справимся. Ты только иди, шагай вперед, я буду дышать тебе в спину, в лицо, мимоходом касаться твоих рук, чтобы ты не забывала – я здесь. Я отведу в сторону особо хлесткие ветки, только некоторые оставлю, чтобы ты не очень больно, но все же училась их обходить. Когда тебе будет холодно, вспоминай, что я обнимаю твои плечи, улыбаюсь и шепчу тебе что-то прямо в ухо. Когда тебе будет больно – вспоминай, что я дышу на твои раны, я сдуваю с них боль. Когда тебе будет плохо – вспоминай! вспоминай, что я всегда удержу тебя, за подол, рукава и плечи. Только прошу тебя – не проверяй, мне это очень больно. Поверь мне на слово.
Мы справимся, моя хорошая, мы со всем справимся, девочка моя, мы продержимся, простоим, пройдем, продышим, проживем. Прорыдаем, прорвемся, пробьем дорогу наружу, понимаешь? Веришь? Слышишь? Живи, дыши, жги, моя ласковая, девочка моя, мотылек, сбивай ноги вкровь – я вылечу твои раны, а будет и наше время, обязательно, будет, верь, как я верю, время, когда мы дойдем, когда мы построим наш дом, наше счастье и нашу радость.
Время, когда ты сможешь не только услышать мое дыхание, но и увидеть глаза.
Время, когда я смогу не только приподнимать твой подол, но и коснуться, обнять.
Так будет.
Верь мне.
Мы – справимся.
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Я совершенно не умею прощаться...
Это закономерно. Тебя никто не учил, а врожденно это тебе, видимо, не передалось. Все просто - закрой глаза и глубоко вдохни. Задержи дыхание. Как будто ныряешь. Выдыхай только спустя несколько минут после того, как он уйдет, и поток черной жалости к себе и ослепительно синей боли схлынет.
Видишь, леди, все просто.
А это... как оно пишется? в общем, этого внеочередного Аверса, так сказать, надо таки познакомить со Стилом, они друг другу понравятся. Да знаю я, что он натурал. Кто вам сказал, что они спать будут? Нет-нет, они будут вместе донимать окружающих. Брррр >.<
Это закономерно. Тебя никто не учил, а врожденно это тебе, видимо, не передалось. Все просто - закрой глаза и глубоко вдохни. Задержи дыхание. Как будто ныряешь. Выдыхай только спустя несколько минут после того, как он уйдет, и поток черной жалости к себе и ослепительно синей боли схлынет.
Видишь, леди, все просто.
А это... как оно пишется? в общем, этого внеочередного Аверса, так сказать, надо таки познакомить со Стилом, они друг другу понравятся. Да знаю я, что он натурал. Кто вам сказал, что они спать будут? Нет-нет, они будут вместе донимать окружающих. Брррр >.<
Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Я прошу прощения у игроков и мастеров, за то, что так рано ушла. Просто я находилась на грани истерики - а некоторые, может быть, помнят, какие дивные истерики у меня вызвает Тиамат - и сочла нужным удалиться, дабы не портить людям игру.
Помимо этого прошу прощения за то, что мне было очень тяжело вролиться, постараюсь, чтобы этого больше не повторилось.
И отдельно прошу прощения у mell. Сам догадайся за что.
Угу. Нам бы только субботу простоять, да воскресенье продержаться. А потом - ей-Богу, приду и пафосно рухну на пороге.
Помимо этого прошу прощения за то, что мне было очень тяжело вролиться, постараюсь, чтобы этого больше не повторилось.
И отдельно прошу прощения у mell. Сам догадайся за что.
Угу. Нам бы только субботу простоять, да воскресенье продержаться. А потом - ей-Богу, приду и пафосно рухну на пороге.