Рандомная зарисовка.
Варнинг: вертикальный инцест.

У него твои глаза - горячее топленое золото. Ты смотришь в его лицо - и видишь свое отражение, как в подернутой рябью глади воды, видишь в нем свою кровь, и от этого кровь в твоих жилах становится горячей.
Он красив - твоей же, соблазнительной красотой.
У него нет рогов, нет хвоста, нет копыт на ногах - ничего, что означало бы, что он твой, но ты смотришь в его лицо, и он улыбается - слегка, краем губ, совсем как ты.
У тебя перехватывает дыхание.
Говорят, единственный, кого демон способен любить - это он сам. Ты смотришь в золотые глаза, плавишься золотом, вспыхиваешь, как спичка, и понимаешь - доля истины в этом есть.
У него твои глаза, твои скулы, он - часть тебя, ты в нем - навсегда, и ни одна сила во вселенной не сможет этого изменить. Ты закрываешь глаза, и эти мысли приносят тебе удовольствие ярче, чем любое удовольствие плоти.
Он - это ты, только острее, тоньше, стремительней. Он - это твое, ближе собственной кожи.
Ты гладишь его лицо, пока он спит, касаешься кончиками пальцев пушистых ресниц, и забываешь дышать.
Был бы ты смертным, это чувство было бы невыносимо.
Ты никогда не желал ничего сильнее.
Тебе никогда ничто не было ближе.
Любого, кто попытается его у тебя отобрать, ты порвешь в клочья.

Ты гладишь его бледную, человеческую кожу, чувствуя, как под пальцами бьется огонь, и катаешь на губах чужеродное почти, болезненно-правильное слово.
"Сын".
Ты не заметил, как попался в ловушку, которую сам для себя расставил.
Не заметил, как стал любить себя в нем - больше, чем в самом себе.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки...

---

Might as well post something, right?
Рандомно написавшийся отрывок из концепта в моей голове:

...Когда белые стены города показались далеко впереди, в долине, он едва не свалился с лошади - все тело скрутило острым, болезненным облегчением, в глазах горячо щипало. Но все-таки удержался, только согнулся ниже, ткнулся виском в гриву и крепче обхватил здоровой рукой лошадиную шею. Пальцы были холодные и едва двигались. Стен города он больше не видел, только холмы, травы по пояс, стремительно проносившиеся мимо, и закатное солнце, плескавшее в глаза пронзительно красным.
Силы держать поводья, править хоть как-то, ушли еще до полудня, теперь он только шептал - хрипло, с присвистом, каждое слово тяжело отдавалось в груди и во рту было солоно - шептал, как будто лошадь его понимал, как будто могла услышать за свистом ветра.
- Немного, - шевельнулись сухие губы. - Еще... немного.
Закат красил высокие травы красным, красным пах воздух, красным пропиталась вся его рубашка, испачкались пальцы и грива лошади, но он только тяжело глотал соль, с огромным трудом сдерживая кашель. Закашляешься - слетишь с лошади, и никто тебя больше на нее не поднимет. Закашляешься, закроешь глаза, расслабишь руку - полетишь с холма кубарем, и белые городские стены скоро тоже зальет красным.
Нельзя.
Нельзя, рано еще, еще немного.
Совсем чуть-чуть.
Уже совсем рядом.

Он не сразу понял, когда все вокруг остановилось, и еще какое-то время по инерции сжимал руки - здоровую на шее лошади, раненую - на груди. А потом звонкое, пронзительное, требовательное почти ржание вспороло воздух, и он очнулся.
Как будто мгновенно оборвался стук крови в ушах, тяжелый, горячий и гулкий, и вместо стука все его существо заполнила боль, холодная и красная, как закат.
Он еще смог разжать занемевшие пальцы - и земля тут же ударила его в раненое плечо, он замер, судорожно, отчаянно хватая ртом воздух.
Белые стены, высокие, стройные, стояли прямо над ним, ровно такие же, какими он их помнил, а он лежал на земле, беспомощный, раненый, в шаге от городских ворот, и не мог пошевелиться.
В глазах снова стало горячо и больно, он уже не знал, слезы это или кровь, вдыхал, вдыхал и никак не мог вдохнуть, и почти уже сдался - как оглушительно бухнули створки ворот, и сапоги быстро застучали по земле.

Еще немного.

Он дождался, когда в поле зрения вплыло чье-то размытое, подернутое золотистой дымкой лицо, и, собрав всего себя, все, что еще осталось, выдохнул:
- В-война...
Темнота сомкнулась над ним прежде, чем он успел договорить.

Внезапно апдейт:
Ему снился Лэ'О'Шаэ - белый камень, светлое дерево, золотые блики на хрустальных шпилях башен. Аккуратные мостовые - камешек к камешку, такие чистые, кажется, с них есть можно. Дома, украшенные резьбой по дереву, на каждом - свой, особенный узор. Стеклянные окна - золотые, бирюзовые, нежно-зеленые, родниково-прозрачные, словно кто-то разбросал по белому прибрежному песку драгоценные камни.
Город-сказка, город-легенда, человек не увидит сам - не поверит, как картинка в одной из старинных книг, только не выцветший, а живой и яркий.
Цветущая зелень деревьев и звон воды, падающей в чаши фонтанов из белого камня и хрусталя.
Запахи в воздухе - нагретой солнцем земли, травы, диких цветов, и чего-то еще, неуловимого, как небо после дождя.
Он взглянул на свое отражение в чаше фонтана - и отражение вспыхнуло золотом, рассыпалось мириадом радужных бликов на поверхности воды.
Лэ'О'Шаэ, город его детства, его сердца, город-мечта.
Давным-давно, годы назад, приезжая сюда, он видел его словно за тонкой прозрачной стеной - и не мог коснуться рукой, и тоска, которой он не знал имени, сжимала что-то глубоко в подреберье.
Но теперь, во сне, город улыбался ему, и его золотая улыбка отражалась в каждом хрустальном блике.

Он просыпался раз или два, и тревожность накатывала с новой, удушающей силой - но теплая, успокаивающе-тяжелая рука ложилась на плечо, и тихий голос, глубокий и мягкий, как улыбка Лэ'О'Шаэ, говорил:
- Все хорошо, Ари. Никто тебя больше не тронет.
И он снова проваливался в золотисто-радужную дымку сновидений.

запись создана: 11.06.2020 в 06:24

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., боль в груди

---

Оглянись - тени за твоими плечами. Густые, темные - или едва заметные, тонкие, как перья облаков. Эти тени когда-то были людьми, живыми и теплыми, дышащими, людьми из плоти, костей и крови. Эти тени - до сих пор люди, но где-то не здесь, может быть, далеко, может быть, всего в паре кварталов, но неизменно - за невидимой, прочной стеной. Как будто время стало расстоянием, долгим, неодолимым, не дотянуться.
За твоими плечами - только тонкая дымка прошлого.
Вы расстались громкой безобразной ссорой, или растущим напряжением, или просто плавно разбежались в разные стороны, как поезда на параллельных путях. Кто-то из них все еще дорог тебе, ты вспоминаешь их с грустной улыбкой и щемящим осколком тоски в груди. О ком-то ты не жалеешь. За кого-то казнишь себя.
Обернись, протяни руку - пальцы встретят невесомую взвесь, пройдут сквозь тень - словно и не было ничего.
Они все еще - живые люди, напиши, позвони, достучись сквозь пространство... Но время, все прошедшие годы, ложится тебе на плечи тяжелой пеленой, обнимает густым пологом страха.

Ты не звонишь, и не пишешь.
Боишься, тоскливо, тихим неслышным звоном, что ты для них - тоже тень. Дотянешься - и тебя развеет порывом ветра.

о том, почему и хотелось бы позвонить/написать/etc., но вы сто лет не виделись и не слышались, и вообще а что если вы уже совсем другие люди, и вообще

@темы: Рассказ, Я, нервное, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., люди и не очень, а также очень не

---

Джоале снится Тень. Джоале снится женщина - в ее снах, в отличие от воспоминаний, от женщины не исходит сияния, на ней нет жреческих одежд.
Джоала поднимает глаза, чтобы вглядеться в ее лицо, смотрит - но видит только глаза. Спокойные, темно-карие, такие... человеческие. Джоала видит в этих глазах радость узнавания, и печаль об ушедшем, и трепет перед будущим. Видит гордость, но не гордыню; горечь, но не отчаяние; ярость, но не гнев. Любовь, но не желание.
Джоала смотрит в эти глаза, как в зеркало, и не находит слов. Ей кажется, что женщина держит ее на своей ладони, видит насквозь; Джоала ощущает себя обнаженной, растерянной, новорожденной.

Просыпаясь, Джоала не помнит ее лица, но взгляд этих глаз словно выжжен у нее на изнанке сетчатки.
Джоала помнит тепло ее ладони.
Джоала всем сердцем верит, что была избрана.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., Dragon Age

---

И вы не поверите... >

...опять про ME ><
Кусочки хедканона про пост-красную концовку, осторожно, как обычно, спойлеры:

1.

- Но вы должны сделать хоть что-нибудь!
Лица Тали не было видно, но голос - высокий, почти срывающийся - четко давал понять, что она на грани. И ее сложно было винить - как сложно винить любого, кто потерял любимого человека.
Особенно если этот любимый человек - Шепард.
Гаррус, Лиара и Эшли, стоящие позади Тали, выглядели чуть лучше, но беспокойство читалось на каждом лице. Беспокойство - и упрямая решимость.
Господи, как вся эта разношерстная компания стала поразительно похожа на Шепарда.
Адмирал вздохнул.
- Я понимаю ваши чувства. Но у нас не так много людей, мы не можем сосредоточить ресурсы на поисках конкретного человека. Я, как и вы, хочу верить, что Шепард выжил...
- Он выжил!
- Хорошо, если так. Но мы не можем отправить людей на поиски его, в ущерб помощи раненым и поддержке жизнеобеспечения. Коммандер сам бы этого не хотел, я уверен.
Тали прекратила расхаживать взад-вперед по комнате, неловко застыла на месте и закрыла лицо ладонями.
- Кила...
Хакету было ее по-настоящему жалко, но как адмирал он не мог ничего сделать.
- На Цитадели ведутся спасательные работы. Если коммандер Шепард выжил, - Тали вздрогнула, - его найдут.
Тали сделала два шага назад и почти упала в кресло.
- Неужели вы не понимаете... - голос звучал потерянно, вряд ли она вообще отдавала себе отчет в том, что именно говорит. - Его должны найти мы. Я. Не может быть, чтобы он снова очнулся и решил, что я... мы считаем его мертвым. Опять.
Хакет дернул уголком губ, растерянно потер лоб - ему всегда плохо давалось общение с расстроенными женщинами. К счастью, от необходимости отвечать его избавил Гаррус - он шагнул вперед и опустил руку Тали на плечо.
- Мы понимаем, что у вас не хватает людей, адмирал. Мы хотим сами найти Шепарда, нам нужно только разрешение отправиться на Цитадель.
Амирал снова вздохнул, пожевал губами, раздумывая. Жалко было отпускать таких специалистов, но, в конце концов, вряд ли получилось бы удержать их насильно. К тому же, если они в самом деле найдут Шепарда...
Адмирал кивнул.

2.

Первой пришла боль. Было больно дышать и, кажется, даже думать, не говоря уже о том, чтобы двигаться, но Шепард все-таки попытался. И тогда пришло осознание - либо этот ваш Рай чертовски поганое место, либо он все-таки сделал это.
Все-таки выжил.
- Эй-эй, парень, не дергайся, - отозвался на действия Шепарда хрипловатый мужской голос. - Извини, медикаментов у нас не так много, а ты вроде крепкий, потерпишь немного, ага?
Шепард был не против потерпеть боль, в конце концов, вряд ли он единственный выживший. Вряд ли единственный раненый.
Чьи-то - вероятно, обладателя голоса - руки ощупали Шепарду лоб и грудь, чем-то зашуршали и защелкали.
- А ты везунчик, парень. Очнулся - значит, жить будешь. А ведь если бы Лила не помчалась в том районе своих родных искать - черта с два бы нашли тебя вовремя. Помер бы - никто бы и не заметил.
Шепард подумал о том, что и в самом деле везунчик. Самый везучий человек в этой галактике, должно быть. И рано или поздно этому везению придет конец, но, к счастью, не сегодня. К счастью, есть еще немного времени.
Веки казались как будто свинцовыми, почти неподъемными, но Шепард все-таки открыл глаза, и некоторое время не видел ничего, кроме света. Потом зрение прояснилось, на фоне потолка всплыл слегка лысеющий мужчина средних лет, скорее всего, медик.
Шепард разомкнул пересохшие губы и сиплым шепотом спросил:
- Нашла?
- Что? - не понял медик.
- Родных... своих нашла?
Медик поджал губы и промолчал.

@темы: Рассказ, размышлизмы, фанфикшен, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., Mass Effect

---

Типа флэшмоб.

АПД. А вот подниму. Энибади?

В последнее время не пишется что-то, поэтому чтобы размяться - типа флэшмоб, если есть желающие. Вы мне - фандом и букву, я вам - драббл-однострочник на тему, начинающуюся с этой буквы. Само собой, фандомы должны быть мне знакомы, если сомневаетесь насчет какого-то, знаком ли он мне, всегда можно спросить.

А

Фандом: ассорти
А. Коркунов
Домой он чаще всего возращается заполночь, если возвращается вообще - очень много работы. Так же много, как два с лишним десятка лет назад, когда он только начинал свой бизнес.
Два с лишним десятка лет назад он был угрюмым, нескладным молодым парнем в свитере, и отец, глядя на его начинания, едва заметно морщился и отворачивался. Это было не особенно приятно, конечно, но он был слишком упрямым, чтобы свернуть на пол пути.
Прошло больше двадцати лет, и теперь он так успешен, как ни один Коркунов, пожалуй, раньше не был, не смотря на аристократическое происхождение. У него свой успешный бизнес, он остриг волосы и сменил свитера на костюмы с иголочки. Он начал седеть, вокруг глаз и губ у него сеть тонких морщинок.
Он все такой же упрямый, как двадцать лет назад, и все так же отдает всего себя работе.
Домой он приходит поздно, включает свет, разувается и проходит в гостиную. Дом встречает его тишиной.

Б

Фандом: "Mass Effect"
"Байнери Хеликс"
На Новерии холодно, в лаборатории "Вершина 15" особенно. Тихо и холодно, снег и лед, ветер поет в ущельях, и никаких незванных гостей на мили вокруг. В любое время, на любой планете, горы всегда предпочитают тишину.
Работники "Байнери Хеликс" принялись обустраивать "Вершину 15" без особого энтузиазма, но с присущей ученым деловитостью. Они строили прозрачные клетки, оборудованные дополнительной защитой. Они привозили в контейнерах образцы, ставили эксперименты. В обеденный перерыв они встречались в кафетерии, шумно смеялись, обсуждали работу, а подчас и личную жизнь друг друга.
Кому-то прислали письмо из дома, кто-то влюбился, у кого-то умер старый отец.
А потом "Вершина 15" взорвалась криками, воплями, визгом. На снег брызнула кровь, что-то взрывалось, кто-то все кричал, кричал и кричал. Люди, турианцы, азари, ракни - все они сплелись в один нескончаемый вой.

И теперь в лаборатории "Вершина 15" снова тихо и холодно, снег и лед, и ветер поет в ущельях. "Байнери Хеликс" закончили свои эксперименты, и никаких незванных гостей на мили вокруг. В небе над Новерией вспыхнул и угас, выйдя в космос, космический фрегат "Нормандия".

В

Фандом: "Алая Маска"
Вечность
Вечность - вот то, на что он себя обрек. К чему стремился долгими бессонными вечерами, о чем мечтал. Не кануть в небытие, но встретить вечность, заглянуть ей в лицо.
Лицо оказалось холодным, словно собранным из мельчайших льдинок. Он касался вечности - и у него замерзали руки, холод струился от пальцев к плечам, и дальше, глубже, под ребра.
Не таким он представлял себе бессмертие. Он воображал триумф, сладкий вкус победы на своих губах - но оказалось, что вечность безвкусна. Не имеет по-настоящему ни вида, ни запаха - только бесконечный холод. Всю жизнь он положил на поиски вечности, и она впитала эту жизнь жадно, до капли.
Ему остался лишь шелест воспоминаний, угасающий с каждым днем.
Наконец встретившись лицом к лицу с бессмертием, он всего лишь пылью осел у его ног.

Фандом: ассорти
Валенсо
Валь живет в небольшой квартирке на окраине Москвы, район не самый благополучный, побелка на потолке пошла пятнами, обои пузырятся. Дешевая мебель, старенький ноутбук. Картина на стене загораживает дыру в обоях, оставшуюся от предыдущих хозяев.
Валь не любит приходить домой. Он смотрит в большое зеркало и видит позади себя затхлую, дешевую квартирку, и это так обидно, что хоть плачь. Валь носит золотистое и салатовое, тщательно следит за кожей и волосами, у него довольно неплохой вкус. Это не так легко, как кажется, но сам он всегда выглядит прекрасно.
Но дома за его спиной обшарпаный диван и доисторический телевизор на тумбочке. За пару лет Валь научился как бы не замечать этого, но возвращаться домой все равно не любит.
Сегодня он смотрит в зеркало, подбирая галстук к пиджаку, и в очередной раз думает, что выберется отсюда.
На завтра у него назначена важная встреча с графом Коркуновым.

Г

Фандом: "Mass Effect" (1 и 2)
Гаррус Вакариан
Когда Шепард впервые встретил Гарруса, то почувствовал себя бесповоротно старым рядом с ним. Было что-то отчаянно юношеское в его неприятии несправедливости, горячности и идеализме. Глядя на него, Шепард думал о том, что, будь у него младший брат-турианец, так бы он, вероятно, и выглядел. И чуть заметно усмехался.
Шепард как никто знал, что горячность часто выходит боком, что несправедливость - увы, неотъемлимая часть бытия, а любые идеалы недостижимы. Но несмотря на это знание - а, возможно, именно благодаря ему, - продолжал исподтишка, иногда сам того не осознавая, опекать Гарруса и оберегать его недостижимые идеалы.

Когда Шепард впервые встретил Архангела, то не сразу его узнал. Турианец, бросивший на него рассеянный взгляд и неторопливо закуривший, выглядел усталым. Разбитым. Сломанным. Не повзрослевшим, но постаревшим.
И только когда он, все еще рассеянно скользя по лицу Шепарда взглядом, потерянно попросил: "Но для тебя я Гаррус, ладно?" - только тогда Шепард узнал его.

Позже, заслоняя собой Лантара Сидониса, Шепард спасал не его жизнь. Он спасал Гарруса - того Гарруса, которого когда-то впервые встретил в Башне Цитадели.

Д

Фандом: "W.I.T.C.H."
Дар
Ливень нагнал Ирму по дороге в школу, и начался так внезапно, что она промокла до нитки прежде, чем успела отреагировать. Забежала под ближайшее дерево, показавшееся ей достаточно раскидистым, и со скептическим выражением лица оглядела портфель. Он, конечно, промок тоже, хоть и не так сильно, как трикотажная кофточка.
Вот ведь незадача.
Ирма расстроенно поцокала языком и отвела со лба мокрую челку. Порыв холодного ветра кинул под крону дерева ворох капель, по коже Ирмы пробежали мурашки от холода. Она снова поморщилась и обхватила себя руками за плечи.
От ее ладоней вверх потянулась тонкая струйка пара. Ирма озадаченно прищурилась, а потом широко улыбнулась и хлопнула в ладоши. Пара стало больше, потом еще больше, и еще - пока Ирма окончательно не высохла. Тряхнув волосами, она принялась за портфель.
К тому времени, как она закончила, ливень уже прекратился - так же внезапно, как и начался. В небе над Хиттерфилдом раскинулась радуга.
Ирма улыбалась. Она была совсем неглупой девочкой и знала, что необычные способности означают необычные проблемы - много, много проблем, и даже риск летального исхода.
Но в такие маленькие, но теплые моменты она думала, что, возможно - хотя бы возможно! - это все-таки стоит того.

З

Фандом: кино-франшиза "Мстители", конкретнее - "Железный человек"
Замыкание
Которую ночь здесь Тони снится короткое замыкание. Он опускает голову на сложенные руки, собираясь просто перевести дух и снова приняться за работу, закрывает глаза. И ему снится, что какие-то проводки в аккумуляторе замкнуло, и все расплавилось к чертям. Что электромагнит, прикрывающий ему сердце, вдруг перестал работать
Инсен будит Тони, осторожно, как будто неловко трогая его за плечо. Из его тихих слов Тони понимает, что стонал во сне. Не говорит в ответ ничего, только кивает, давая знать, что в порядке.
Хотя на самом деле он, конечно, ни черта не в порядке.
Ему каждую ночь снится, что в его груди что-то замкнуло, и до неминуемой смерти остались считанные минуты. А просыпаясь он чувствует, как внутри разрастается ужас. От осознания собственной не просто смертности - но смертности внезапной, глупой, необычайно легкой.
Никогда раньше Тони не был так уязвим, и, если повезет, вряд ли когда-нибудь будет.
Каждую ночь ему снится короткое замыкание, и иногда кажется что оно уже все-таки произошло. Что-то замкнуло в самой его жизни, и теперь она горит и плавится, и ничего уже не будет как раньше.

И

Фандом: "Mass Effect"
Илос
Если долго смотреть на эти камни, то кажется, что они дышат. Воздух тяжелый, влажный, ни ветерка. И все-таки множество листьев неуловимо колышется, словно разговаривает. Словно подбирается ближе. Словно дышит.
Вся планета пронизана седой древностью, кажется, будто каждый прожитый ей день пристально смотрит в спину чужакам. Мириады и мириады глаз.
Камни окутаны мхом, как саваном, эта планета - одни руины и ничего больше, и все же, вглядываясь пристальнее, почти видно, как медленно, тяжело поднимается и опускается ее исполинская грудь.
Илос дышит.
Шепард смотрит на него, и Илос смотрит в ответ.

К

Фандом: "Mass Effect"
Кайден Аленко
Шепард пытается вспомнить его лицо. Как он улыбался, как хмурил или приподнимал в удивлении брови. Какого цвета были его глаза, какие звуки и запахи сопровождали его.
Шепард закрывает глаза - и не может вспомнить ни улыбки, ни запахов, ни цвета глаз. Шепард видит его лицо прямо перед собой - оно расцвечивается рыжим, золотым, как будто внутри горит огонь. Сначала тлеют, а после трещат искрами волосы, и Шепард чувствует запах гари. В глазах отражается пламя, не разобрать, какого они раньше были цвета.
Шепард видит, как его губы трескаются, как его кожа трескается от жара, почти чувствует, как закипает кровь.
Шепард знает, что он погиб мгновенно, но видит эту смерть растянувшейся, как в очень замедленной съемке.
Шепард просыпается, беззвучно садится в кровати, бездумно пялится в стену. Все пытается вспомнить, каким был Кайден Аленко, до того, как его разорвало взрывом. Но чувствует только запах гари и жженой плоти, видит только огонь.
Шепард закрывает глаза, и Кайден говорит ему: "Ты знаешь, что это правильный выбор".
Уже которую ночь с операции на Вермайре Шепард не высыпается. Он смотрит в темноту каюты и отвечает:
- Да. Знаю.

Л

Фандом: "Sailor Moon"
Лунный кролик
Сегодня Усаги пыталась готовить рисовый пирог. Она решительно засучила рукава кофты, повязала вокруг талии нежно-розовый передник с белыми кроликами, и, стараясь не обращать внимания на скептические взгляды Луны, ринулась в неравный бой.
Луна умывала лапами морду, наблюдала за ее приготовлениями - заглянуть в рецепт, достать нужную посуду, снова заглянуть в рецепт, вынуть продукты из шкафчика, опять в рецепт - и снисходительно улыбалась в усы. Готовила Усаги ужасно, но решительность, с которой она в случае необходимости бралась за готовку, не могла не трогать.
В такие моменты Луна думала, что Сэйлор Мун - все-таки не худший выбор на роль борца за добро и справедливость.
Правда, где-то спустя полчаса эти мысли ее покидали, и она, недовольно морща морду, поспешно сбегала на улицу от запаха гари.
Сидя на крыше, она слышала снизу приглушенные причитания Усаги и звон посуды.

Дождавшись закрытия "Короны", Луна торопливо закончила вылизываться - запах гари прямо-таки въедался в шерсть - и проворно скользнула к одному из игровых автоматов.
- Лунный кролик печет рисовый пирог, - сообщила она вспыхнувшему экрану. А секунду спустя, снова улыбнувшись в усы, добавила: - Пока пирог выходит не очень, но он старается.

Н

Фандом: "Гарри Поттер"
Невилл Лонгботтом
Одиннадцать лет Невилл считал, что храбрость - это что-то яркое, громкое, выдающееся. Храбреца невозможно не заметить. Он сражается со злодеями, не дрогнув, смотрит в лицо опасности, совершает подвиги и все такое.
Невилл одиннадцать лет хотел быть по-настоящему храбрым. Как рыцарь из сказок, повергающий в прах страшных драконов и спасающий многочисленных и непременно прекрасных принцесс.
Или даже не как рыцарь... а как отец.
Но каждый раз в течение одиннадцати лет, когда Невилл думал о Том-Кого-Нельзя-Называть, он чувствовал, как у него трясутся коленки.
Невилл никогда не считал себя храбрым.
На двенадцатом году жизни Распределяющая Шляпа Хогвартса определила его в Гриффиндор.

О

Фандом: "Житие мое" Ирины Сыромятниковой
Остров Короля
Камни здесь древние, холодные, с моря дует промозглый ветер. Пахнет каменной пылью и соленой водой, по утрам между скал сгущается белесый туман, густой, как молоко. Море плещется о гальку, лижет камни.
Камни старые, очень старые.
На острове ни души, нет даже крыс, только у самого берега в лужах между камнями снуют мальки.
Холодный остров, пустой и промозглый - только камни, только соленая вода, туман и ветер. Но когда-то здесь жили люди - и камни помнят. Если приглядеться, до сих пор заметны их тени в расщелинах скал, слышно эхо шагов.
Камни Острова Короля помнят каждого, когда-либо ступавшего на его берег. Старые камни, древние. И давно уже - даже самый бесстрашный человек, ступая на эту землю, чувствует себя неуютно. Как будто липнут к спине и рукам холодные взгляды.
Остров Короля не любит чужаков.

П

Фандом: "Mass Effect"
Пыжаки
- Вы, должно быть, издеваетесь, - сказал Гаррус, с тоской разглядывая множество пыжаков, снующих вокруг очередного своего логова. Шепард был с ним полностью согласен, но промолчал - должен же хоть кто-то из команды сохранять оптимизм.
Тали пожала плечами:
- Да нет, все точно. После этой колонии останется осмотреть еще две.
Шепард тяжело вздохнул и оглядел инопланетных обезьян, пытаясь угадать, какая из них присвоила диск с данными. Увы, вора-пыжака, в отличие от воров-людей, не могло выдать ни нервное поведение, ни виноватый взгляд.
- Ну что, - решил наконец Шепард. - Я беру тех, что справа, Тали, ты - тех, что слева. Гаррус, на тебе животные под холмом.
И, не дожидаясь, пока Тали и Гаррус отойдут, поймал ближайшего пыжака и стал охлопывать его в поисках диска - мало ли, куда он мог его деть.
Дерек Шепард, герой и спаситель галактики, вот уже который час не мог справиться с треклятыми космическими макаками.

С

Фандом: "W.I.T.C.H."
Сердце Кондракара
На первый взгляд Сердце Кондракара - просто красивый кулон. Изящное, необычной формы, но не более чем украшение. Оно мало похоже на настоящее сердце и даже не выглядит живым. Сердце Кондракара не обвито сеткой сосудов, не состоит из непрестанно сокращающихся, пульсирующих мышц. Оно не горячее и не влажное, и не сочится кровью. Вместо почти отталкивающей сложности настоящей жизни - плавное совершенство линий и мягкий свет.
Круглый полупрозрачный розоватый кристалл в необычной оправе - вот что такое Сердце Кондракара.
Но иногда, в темноте, когда стихают посторонние звуки, Вилл слышит, как оно бьется.

Э

Фандом: "Хранители Снов"
Эхо
Высокий детский голос смеется, как будто звенят колокольчики, или дует весенний ветер. Голос пониже, кажется, женский, звучит чуть приглушенно, спокойно и отчетливо нежно, в нем слышится не смех, но улыбка. Низкий баритон Джек слышит совсем редко, и он словно доносится издалека, тембр у него немного резкий, но приятный.
Джек слышит их, эти голоса, с тех самых пор, как раздобыл свои воспоминания. Детский, женский, и совсем редко - мужской. Джек не разбирает слов, только улавливает интонации. Чаще всего они спокойные, умиротворяющие, но иногда Джек слышит крики.
Короткий, почти взвизг, резко обрывающийся. Протяжный, полный боли. Совсем тихий, затухающий.
Джек слышит крики, и вздрагивает, оборачивается, оглядывается, ища знакомые лица. А секунду спустя передергивает плечами и опускает голову.
Эхо.
Это всего лишь эхо.

Еще кто-нибудь? К слову, буквы и/или фандомы могут повторяться.

запись создана: 23.04.2014 в 21:49

@темы: Рассказ, фанфикшен, Мстители, "Проекты"

---

Мини с прошлой ФБ по СМ, ангст, пичалька и фемслэш

Как-то внезапно вспомнила, что уже почти закончилась моя вторая ФБ, а я еще тексты с первой (и с ЗФБ) сюда почти все не перетащила.
Продолжу слоу-выкладывать, что ли.

Название: Ожидание
Размер: мини, 1087 слов
Пейринг/Персонажи: Харука/Мичиру, Харука/Макото
Категория: фэмслэш
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: За долгие столетия жизни сейлор воины убеждаются, что ждать смерти - еще страшнее, чем умирать.

Некоторые думают, что привыкнуть можно к чему угодно, было бы время. Как же они ошибаются.
У Харуки было достаточно времени, чтобы понять – к смерти не привыкают. Это невозможно. Со временем только размываются границы, и смерть повсюду. Ее тень рядом, что бы ты ни делал. Ты едешь в машине, обедаешь с любимой девушкой, спишь, учишься, убиваешь и занимаешься любовью, а ее дыхание всегда холодит твою левую щеку, как будто она стоит за твоим плечом, близко-близко.
Это не больно, но жутко. А когда боль все-таки приходит – исчезает чужое, холодное дыхание на щеке, смерть вплавляется внутрь, и ты умираешь. И это приносит облегчение.
Но ненадолго. Ты снова открываешь глаза, и смерть снова становится за твоим плечом.
Со временем Харука поняла, как сильно это выматывает. Не одна, не две, не десять смертей. Много. Несколько сотен лет почти непрерывного ожидания смерти.
И однажды, вглядываясь в лица друзей и любимой, Харука увидела на них то же самое, что видела в зеркале. Усталость, страх и еще раз усталость.
Они все начали курить, кто-то раньше, кто-то позже. Дольше всех держалась, кажется, Хотару, а сама Харука сорвалась одной из первых. Ночью, выбравшись из постели, натянула одежду и, избегая смотреть на спящую Мичиру, быстрым шагом отправилась на улицу. Купив пачку сигарет и спички, прислонилась к фонарному столбу и закурила.
Мичиру вышла к ней тогда. Молча встала рядом, вытащила из ее пачки сигарету и чиркнула спичкой. Затянулась.
Сигарета в ее тонких пальцах казалась совершенно неуместной.
Да, тяжелее всего было именно видеть, как все это происходит с Мичиру. Она не плакала, кажется, ни разу за все эти сотни лет, просто бледнела, и под глазами у нее появлялись страшные черные круги.
Она все так же улыбалась, а Харука не знала, что с этим делать. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько растерянной.
Глядя на старые фотографии, она гладила пальцами лицо Мичиру на них, ее улыбку и волосы, думала о том, какие они были тогда счастливые, живые и яркие, пыталась вспомнить, каково это, и крепко стискивала зубы.
А потом Харука стала избегать Мичиру. Это выходило случайно, как будто само собой, но все равно было стыдно. Она оказалась достаточно сильной для того, чтобы раз за разом сражаться со все новыми и новыми монстрами, но слишком слабой чтобы выдержать увядание любимой девушки.
Мичиру все поняла, улыбнулась и перестала курить при ней, уходила на кухню, на балкон или на лестничную клетку.
И от этого Харука стискивала зубы еще сильнее, очень хотелось разрыдаться.
Теперь она часто даже не ночевала дома. Ходила по улицам быстрым широким шагом, проводила ночи в барах, гостиницах и чужих квартирах, и иногда думала о том, что Мичиру, наверное, тоже тяжело смотреть на нее.
Харука думала об этом и сейчас, обнимая другую девушку и чувствуя под пальцами теплую кожу.
Это был не лучший, но единственный выход.

Солнце расчертило белый потолок желтоватыми светящимися полосами. Не то чтобы Харука находила разглядывание потолка увлекательным занятием, зато можно было не думать, просто смотреть на солнечные полосы и гладить пальцем теплое плечо.
Кровать у Макото была довольно узкой, так что спать так или иначе приходилось в обнимку. Тем более что, чувствуя тепло чужого тела рядом, было легче отвлечься. Разумеется, если не смотреть в лицо.
Потому что глаза у хозяйки квартиры были совсем потухшие, почти такие же, как и у самой Харуки, только с оттенком зелени. А еще у Макото появились грустные морщинки около губ, и выражение лица все чаще было каким-то почти умоляющим. И сережки она не носила, а держала в маленькой коробочке в ящике прикроватной тумбочки.
Они почти не разговаривали, ни по утрам, ни ночью. Харука сбрасывала звонок ей на мобильный, потом приходила, разувалась и проходила в комнату. Поначалу Макото каждый раз предлагала ей что-нибудь поесть и смотрела широко распахнутыми глазами. Но Харука уже тогда почти не чувствовала вкуса.
Потом они раздевались, ложились в кровать и забирались под одеяло, не выключая свет. Макото дрожала, а Харука прижимала ее к себе, гладила ее руки, плечи и живот, целовала шею, зарывалась лицом в пушистые каштановые волосы. Чувствовала тепло под своими руками и губами, чувствовала, как Макото вжимается в нее всем телом, почти слышала, как она кусает губы – то ли чтобы не застонать, то ли чтобы не заплакать. Все это было быстро, бессмысленно и пусто, как будто искусственный заменитель сахара или соевое мясо.
По сути, все это и было заменителем. Бессмысленно, пусто, да, но их обеих это устраивало. И они встречались один или два раза в неделю, гладили друг друга под тонким одеялом, занимались любовью, дрожа, как марионетки на веревочках, и засыпали со включенным светом.
А утром Харука разглядывала солнечные полосы на белом, слегка неровном потолке.
Иногда ей было жаль Макото, как было жаль их всех, но она быстро одергивала себя, ведь они все еще были воинами. Сильными, добрыми и смелыми. И жалость в этом случае была слишком близка к унижению.
Наверное, они поэтому и не разговаривали друг с другом, справедливо опасаясь, что непрошенная жалость прорвется сквозь сжатые зубы. Только с Усаги и при ней – разговаривали.
Только у нее до сих пор были яркие, ясные глаза. И каждый из них старался не дать ей увидеть то же, что видели они все.
Макото высвободилась из кольца рук Харуки, подцепила с пола джинсы и выудила из их кармана пачку сигарет. Встала, открыла окно и щелкнула зажигалкой, закурила.
Харука какое-то время смотрела на ее обнаженное тело, а потом закрыла глаза, отгораживаясь от реальности веками.
Рядом должа была быть другая девушка, нежная, изысканная, мягкая. Любимая.
– Не надо рассказывать Мичиру, – хрипло попросила Харука. – Она и так знает. Но рассказывать – не надо.
Макото не ответила. Может быть, кивнула, Харука не видела. За закрытыми веками была мягкая, золотистая чернота.
– Знаешь, сколько осталось? – спросила через пару минут Макото.
Харука знала. Они все это знали – сколько осталось времени. До тридцатого века, третьего тысячелетия, Хрустального Токио.
– Двести восемьдесят девять, – продолжила Макото, снова затягиваясь. –Совсем недолго.
Харука поморщилась, потому что знала, что это "недолго" – обманка, ложь. Даже год, месяц, день этого ожидания – бесконечно долгий срок. И смерть за ее левым плечом с каждым днем дышит все чаще.
Единственной, кто не чувствовал этого, кто проживал каждую жизнь, как первую, ярко и радостно, была Усаги. Их маленькая, глупая, любящая принцесса.
А они, кажется, растеряли всю эту любовь и всю эту веру, и теперь способны только защищать ее. Но хотя бы это они будут делать на совесть.
Когда Харука открыла глаза, Макото уже ушла. На кухне журчала вода - кажется, она мыла посуду.
Харука оделась, глянула мельком в зеркало, и, не прощаясь, вышла из квартиры привычным быстрым шагом.

Небо над Токио было почти ясным, хотя моросил небольшой дождь. Харука не стала накидывать на голову капюшон.
До Хрустального Токио оставалось двести восемьдесят девять лет, почти вечность.
По дороге домой Харука купила Мичиру цветы.

@темы: Рассказ, фанфикшен

---

Warning: бессмысленный глюк, псевдо-вертикальный инцест, возможно ченслэш. Just don't ask.

У Терри ее глаза, но абсолютно особенный, абсолютно свой тембр голоса. И с каждым годом он нравится Джо все больше и больше. Невозможно видеть в мальчике с таким голосом просто подобие матери. Этот голос еще по-детски высокий, но как будто чуть хрипловатый, и от его звучания вдоль позвоночника пробегают мурашки.
Джо слушает его голос, глядя в ее глаза, и мысленно умоляет ее о прощении.
Джо знает, что ее сын заслуживает лучшего. Лучшей школы, лучшей одежды, лучших игрушек. Лучшего отца. Она, конечно, сама сделала этот выбор, но ведь она не знала, чем это все обернется... И все равно, ему кажется, что, даже если она восстанет из мертвых и решит забрать Терри, он не отдаст ей его.
Не отдаст своего мальчика, ни за что на свете.
Терри смотрит на него, и на его лице медленно появляется улыбка, и освещает все вокруг, как самая яркая лампочка. Терри любит его, и осознание этого - самое замечательное, что Джо чувствовал в своей жизни. Терри приносит ему дневник с отличными оценками, жалуется на проблемы с одноклассниками и новую учительницу математики. Терри неумело плачет в его плечо, когда ему впервые отказывает девчонка. Терри снятся кошмары, и он приходит к Джо, смотрит виновато, забирается под одеяло и вжимается острыми плечами Джо в грудь.
Джо забывает, как дышать.
Джо вспоминает, пытается вспомнить ее глаза - но слышит его голос. Высокий, чуть хрипловатый и одновременно как будто звенящий.
"Боже, прости меня", - думает Джо.
"Прости меня, Лиз", - думает.
И обнимает за плечи своего мальчика, того, кого воспитал и назвал сыном, того, кто действительно стал ему родным во всем, кроме крови, ребенка женщины, которую когда-то любил.
Он обнимает его, прижимает к себе, вдыхает запах его волос - солнца, пыли и одуванчиков - и осторожно целует в затылок.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки...

---

.

По мотивам еще одного концепта.

Каждый раз, когда Морган закрывает глаза, воздух пахнет железом и солью. Это странный запах, незнакомый - не-должен-быть-знакомый - отвратительный, удушливый. Отчаянно хочется не ложиться спать вообще, только бы не чувствовать его.
Сны - тяжелые, вязкие, как смола. В них нет лиц и четких образов, все размытое, как будто в тумане. Лязгает металл о метал, а после запах крови сменяется запахом трав - терпким, необычным, острым. А еще пахнет ночью - такой свежей, какой никогда не бывает в городе, - и слышится стрекот насекомых.
Сквозь туман проступают неясные очертания лица - то ли мужчина, то ли дряхлый старик, у него в руках палка, как будто посох, и он кричит, надрывно и зло. Морган хочет заткнуть уши, но не хочет закрывать глаза, как будто ему странным образом нравится происходящее.
А еще он часто видит свои руки - слишком тонкие, белые, с длинными пальцами и ухоженными ногтями, но точно свои. И ощущает внутри черный, кипящий гнев и бурлящую ненависть. Он складывает руки и запрокидывает голову к небу, как будто молится, и небо отвечает ему громом и первыми каплями дождя.
А потом он видит костер, и смятую ткань, как будто ложе. И жаркие, злые прикосновения, поцелуи-укусы, чужие сильные, шершавые от мозолей руки и много, очень много боли внутри.
А еще ему снится высокий мужчина на большом светло-сером коне. Спина мужчины прямая, волосы отливают рыжеватым золотом и солнце отражается от них, и как будто ткет над его головой корону. И это единственный образ, который Морган видит отчетливо.

Правда, потом приходит еще один - мальчик, угловатый, тонкие руки, колючий взгляд, взъерошенные темные волосы. Большие темно-зеленые глаза смотрят пытливо и как будто с надеждой, и мальчик протягивает к Моргану руки.
Худой, крохотный, взрослый не по годам.
На тринадцатую ночь Морган вспоминает его имя и просыпается в холодном поту.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки...

---

Мимоглюк, пусть висит.

Элиот сильный, жесткий, Элиот блистательный. У него большие горячие руки, слегка колючие скулы и коротко стриженые вьющиеся волосы. Он как будто светится изнутри. Иногда кажется, что близость с ним - как близость к солнцу, слишком тяжела для человека. Смотришь в его глаза и чувствуешь, что вот-вот расплавишься.
Его руки, его губы, все его тело отмечено печатью небесной власти, он в самом деле король от бога. Обратить на себя его внимание - захватывающе и страшно одновременно. Дыхание перехватывает, когда он касается твоих плеч широкими ладонями, когда стискивает в объятиях, когда целует жадно.
Элиот принадлежит целой стране, целой огромной межпланетной империи. Не важно, с кем он делит постель, дружбу или даже сердце - его слишком много для одного человека.
Одно его слово способно разрушить мир, один его взгляд может заставить сердце остановиться.
У Элиота трое детей и красавица жена. Он нежно любит их, смиряет для них свой жар, хоть это и дается ему непросто. Он учит мальчишек кататься верхом, в духе старой метрополии, и слушает, как дочка играет на флейте. Каждый день, перед тем, как ложиться в постель, он целует жену в уголок губ.
Но иногда он все-таки прилетает. У него важные государственные дела, в перерывах между которыми вы касаетесь друг друга непрерывно, как будто слепые, сталкиваетесь губами, прижимаетесь ближе, ближе, еще ближе, и ты словно надеешься, что когда-нибудь он тебя поглотит. Расплавит своим жаром, как солнце. Раскрошит в мелкую космическую пыль.
Ты бы отдал за него жизнь и здоровье еще не раз, если бы потребовалось. Он никогда не принадлежал тебе и никогда не будет, ты просто один из тех, кого искренне любит его большое сердце.
И тебе часто кажется, что даже этого для тебя слишком много. Но ты никогда, даже под страхом смертной казни, от этого не откажешься, как нельзя отказаться от солнца.

...Руки Фредерика обдают твою кожу ночной прохладой, остужают ожоги. Ты купаешься в его невесомой нежности, как в чистом горном ручье, и медленно выдыхаешь.
Он - как передышка после марш-броска через пустыню. Совсем другой, совсем особенный.
В кольце его рук ты просто можешь заснуть спокойно.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., боль в груди

---

Бессмысленная зарисовка.

No air, no pride
That’s why birds don’t fly (c)

Должно быть, потому, что нас не должно быть, мы не чувствуем воздуха. Вокруг нас громадная пустота, пугающая, всеобъемлющая.
Мы тянемся к осколкам тепла, мы бережем их, мы боимся за них пустоты.
Я хотел бы окутать тебя своим невесомым телом, заткать вокруг тебя нерушимый кокон - не дать тебе остыть. Никто из нас не делает этого - наверное, никто, - кажется, пустота может прорасти сквозь нас мгновенно, неотвратимо.
Я знаю, боюсь, мыслю, что на самом деле не могу никого защитить. Тебя защитить.
Я не вижу в себе смысла, тепла, существования, я не чувствую воздуха.
Огромная пустота окутывает меня, но я тянусь, стремлюсь, пытаюсь - коснуться тебя.
Я буду пытаться столько, сколько получится. Я не знаю, сколько.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., боль в груди

---

Варнинг: кусок ориджа из моей головы, бессмысленный и беспощадный, намеки на слэш и вертикальный инцест.

Не читайте, правда

Обычно Стив не принимал звонки с незнакомых номеров - не то чтобы из принципа, скорее просто было лень. Но в тот день его отчаянно снедала скука, так что, не долго думая, он ткнул пальцем в зеленую кнопку на телефоне.
Господи, как же он потом благодарил за это - себя, удачу, счастливую звезду, что угодно.
Звонили из больницы. Первым, о чем подумал Стив, было - "странно, что я у него на экстренном номере". Они не виделись уже почти пять лет, в конце концов. И расстались... чудовищно расстались, неправильно - Стив и сам был неправильным. Всю свою жизнь.
Конечно, он приехал. Сорвался из дома, забыл даже книжку и переодеть домашнюю футболку. Взял с собой телефон и зачем-то зубную щетку. Всю дорогу не мог найти себе места, дергался, как будто приплясывал, морщился, сжимал и разжимал кулаки. Потом, сидя в самолете, лишенный возможности двигаться и даже закурить, думал - просчитывал варианты, гадал, молился - так усердно, что, кажется, едва не отключился.
Больница оказалась не самой современной, но выглядела вполне неплохо. Персонал был в должной мере вежлив, и, когда Стив, запыхавшись, выдохнул в окошко регистрации нечленораздельное "Стив Мэтьюс, я... мой отец... мне звонили...", его даже почти сразу поняли.
Теперь Стив сидел в черном, обтянутом кожей кресле, и вглядывался в лицо человека, лежащего рядом на больничной койке. Он постарел, конечно. Начал седеть, осунулся - или это из-за болезни? - появились морщины. Но все такие же четкие линии губ, такой же разлет бровей, волосы густые и, кажется, слегка отросли, и седина ему только к лицу.
Когда Стив протянул ладонь к его лицу, сам не зная, зачем, пальцы слегка дрожали.
Секунду спустя отец открыл глаза.

@темы: Рассказ, нервное, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., боль в груди

---

А между тем я продолжаю писать про конфет-гомосексуалистов хD
Дописала наконец давно висящий текст - он внезапно оказался миди по ФБшным меркам хD

18.04.2013 в 15:19

Пишет  Мен:

Название: Валенсо
Автор:  Мен
Бета: нет
Размер: миди, 4083 слова
Пейринг/Персонажи: односторонний Валенсо/Роше, намек на Коркунов/Валенсо,

спойлер

Роше/Рафаэлло
Категория: слэш
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: С самого детства он мечтал уехать из родной страны, и вот, наконец, представился случай.
Дисклеймер: Конфеты и марки принадлежат своим правообладателям.

С самого детства у него была мечта - уехать из России к чертовой матери. Каждый раз, когда речь заходила о возможном переезде, в его обычно спокойных глазах мгновенно вспыхивала страсть - такая, какую не могла разжечь ни одна девушка.
Он одевался по последней европейской моде (преимущественно пастельные тона, больше всего он любил желтовато-кремовый оттенок), жадно следил за зарубежными новостями, осторожно пытался налаживать связи. Со всеми мало-мальски влиятельными людьми был неизменно вежлив и предупредителен, прежде всего - с Коркуновым, приходившимся ему дядей.
Рассчет, разумеется, оправдался. Не прошло и нескольких лет, как на очередном званом вечере Коркунов отозвал его в сторону и, придержав за плечо, рассказал о своем возможном контракте с одной богатой заграничной семьей.
Даже отточенное за несколько лет самообладание не помогло скрыть румянец, выступивший на щеках.
- И вы хотите?.. - осторожно, стараясь не спугнуть, спросил он.
- Да, - кивнул Коркунов. - Я наблюдал за тобой, ты талантливый юноша. Поедешь со мной.
Гостиная, где проходил вечер, как будто вспыхнула новыми красками, сердце отчаянно забилось в груди.
- Буду очень рад, - сказал он, улыбнувшись. - Я не расслышал, как, вы сказали, эта семья?..
- Ферреро, - повторил Коркунов и, похлопав собеседника по плечу на прощание, удалился к другим гостям.
"Ферреро, значит". Слово перекатывалось во рту и как будто слегка горчило. Это был шанс.

Воздух за пределами родной нелюбимой страны казался как будто бы слаще, свежее, краски - ярче и насыщенней. Он оглядывался вокруг, стараясь не выглядеть слишком восторженным юнцом, и украдкой улыбался уголком губ.
На первую встречу с семьей Ферреро Коркунов его не взял - это было, в принципе, понятно, в конце концов, он совсем новичок в бизнесе. Обижаться было не на что - наоборот, неожиданная свобода оказалась скорее в радость, можно было бродить по отелю и ближайшим улицам, рассматривать здания и людей вокруг.
Ему определенно нравилось здесь, хотя на первый взгляд отличий от России было не так уж много.
Коркунов с помощниками вернулся глубоким вечером, улыбнулся какой-то почти отеческой улыбкой и вкратце рассказал о прошедшей встрече - все сложилось удачно, они с господами Ферреро остались довольны друг другом, и через два дня будет небольшой прием, где в неофициальной обстановке можно будет договориться о деталях контракта.
- Ты тоже приглашен, Валентин, - обронил Коркунов в конце разговора. - Осмотришься, понаблюдаешь за работой старших.
Он внутренне поморщился, так как не любил свое полное имя, но все-таки улыбнулся. Похоже, Коркунов действительно видит в нем некоторый талант, а не просто смазливую мордашку. Может, готовит его на какой-нибудь пост. Даже жаль будет его разочаровывать.

Прием в особняке Ферреро проходил довольно сдержанно, но элегантно. Гости ходили по красиво обставленной зале, переговаривались, некоторые качали в руках бокалы с вином. Одеты все без исключения были дорого, некоторые даже со вкусом, и Валь порадовался, что догадался захватить с собой в поездку несколько приличных костюмов.
В очередной раз за вечер придирчиво оглядев любимый кремовый пиджак, он взял у проходившего мимо официанта бокал с шампанским. Потом осмотрел зал, ища глазами знакомые лица. Коркунов обнаружился почти в центре, сдержанно улыбался и о чем-то говорил со смуглым темноволосым мужчиной в элегантом шоколадном костюме с золотистым галстуком.
Валь слегка прикусил гбу и отпил шампанского - собеседник Коркунова выглядел и держался чудо как хорошо. Стоило взять его на заметку и попытаться наладить с ним связь.
- Вы не скучаете?
Мелодичный голос раздался сзади и чуть справа так неожиданно, что Валь вздрогнул. Обернувшись, он увидел приветливо улыбающегося юношу необычной внешности - волосы его слегка серебрились, а глаза то ли отливали красным из-за освещения, то ли в самом деле были такими.
- О, нет, что вы, - отозвался Валь после секундной заминки. - Просто осматриваюсь, красиво здесь.
Юноша улыбнулся шире:
- Рад, что вы высоко оценили наш дом.
Валь слегка приподнял брови, только осознав, что, видимо, беседует с одним из семьи Ферреро. Такой шанс нельзя было упускать.
- Меня зовут Валь, - он отставил бокал на поднос ближайшего официанта и протянул собеседнику руку. - А вы?..
Тот снова улыбнулся, поправил красный галстук и протянутую руку пожал.
- Рафаэлло.

Вернувшись с приема, он стянул лимонно-золотистый галстук и бросил на стул вместе с пиджаком. Сам упал на диван и задумчиво уставился в пространство.
Все прошло прекрасно, и даже лучше. Рафаэлло оказался приятным собеседником, умным, но не высокомерным, довольно дружелюбным. И голос у него был приятным, одно удовольствие слушать. А еще, что немаловажно - смуглый темноволосый мужчина, беседовавший на приеме с Коркуновым, приходился ему, кажется, братом. Звали красавчика - Валь поцокал языком, вспоминая - Роше.
- Ферреро Роше, - тихо, почти шепотом произнес он, катая непривычное имя на языке. Звучало чудесно.
Вздохнув, он встал с дивана и прошелся по комнате, поправил вазочку с цветами на журнальном столике, остановился около окна. Из него открывался вид на город - не особенно выдающийся, но Валю этого было более чем достаточно.
Завтра вечером Рафаэлло пригласил его к себе на чай - в частном порядке, не по вопросам бизнеса. На приеме они разговорились, и Валь, кажется, пообещал принести ему одну из своих любимых книг. И в свою очередь выудил у Рафаэлло слово взглянуть на пару спорных предметов своего гардероба - вкус у юноши явно был, а лишнее непредвзятое мнение никогда не помешает.
Прислонившись лбом к оконному стеклу, Валь смотрел на чужой город - свою мечту - и чувствовал, что подошел совсем близко. Что стоит только протянуть руку...
Отвлек его резкий стук. Он успел обернуться и прокашляться, как дверь открылась.
- Все прошло нормально? - спокойно, почти буднично спросил стоящий на пороге Коркунов. - Господин Роше говорил, что ты произвел благоприятное впечатление на его брата.
Валь кивнул, натягивая на лицо дежурную улыбку.
- Мне тоже так показалось, - сказал он, машинально накручивая на палец каштановую прядь. - Вообще-то, беседовать с Рафаэлло мне было в радость.
Коркунов улыбнулся в ответ - сухо, но неожиданно тепло.
- Хорошо, если твое обаяние поможет нашему бизнесу, - довольно дружелюбно произнес он, но потом вдруг перестал улыбаться и пристально вгляделся в лицо Валя. Глаза у Коркунова были темно-серыми, а взгляд - пугающе пронзительным.
Валь подумал, что так он, должно быть, смотрит на особенно несговорчивых бизнес-партнеров. Но в конце концов Коркунов сказал только "Спокойной ночи" и вышел из номера, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Валь вздохнул, распустил хвост и начал расстегивать рубашку, готовясь ко сну. Завтра предстоял большой день, стоило выспаться.

Чай пили в небольшой уютной комнате, которую Валь определил как что-то вроде малой гостинной. Солнце золотило роскошную мебель из темного дерева, рассыпало блики по полированной столешнице.
Рассказывая забавный случай из своей жизни, Рафаэлло улыбался и иногда откидывал с лица непослушные серебристые пряди. Улыбка выходила совершенно искренней, даже более дружелюбной, чем на приеме. Валь аккуратно держал двумя пальцами чашечку с зеленым чаем и улыбался в ответ. Он постепенно расслаблялся, как будто внутри него отпускало крепко сжатую пружину.
Не то чтобы это было к месту - Валь предпочитал быть всегда собранным, сдержанным, стремился держать ситуацию под незаметным контролем. Но последние дни были для него слишком нервными, а выплеснуть все это напряжение было некуда.
По большому счету, Валь никогда ни с кем не сближался, никого не мог назвать другом - жил, как на чемоданах, готовый в любой момент подорваться с места и уехать. А теперь наконец-то уехал, и искренняя улыбка нового знакомого вкупе с по-летнему теплым воздухом подействовала как хороший релаксант.
- ...Вот, собственно, и все, - закончил между тем Рафаэлло и улыбнулся снова, на этот раз чуть стеснительно.
Валь слегка замешкался с ответом, с некоторой ноткой зависти подумав, что тоже хотел бы так улыбаться.
В дверь постучали. Рафаэлло обернулся и сказал:
- Да?
Дверь открылась - на пороге стоял красивый смуглый мужчина ("Роше", - тут же вспомнил Валь). Глаза у него при ближайшем рассмотрении оказались необычного золотистого цвета.
- Ты скоро? - спросил он у Рафаэлло, и только после этого заметил Валя. - Здравствуйте, - коротко улыбнулся. - Вы, должно быть, новый знакомый моего брата?
Валь улыбнулся в ответ и кивнул, протягивая руку. Роше пожал ее - ладонь у него была очень теплой, а рукопожатие - крепким.
Рафаэлло уверил брата, что скоро освободится, и тот ушел. После этого они неторопливо допили чай, но разговор не клеился - Валь обнаружил себя в состоянии непривычной рассеянности, задумчиво касался пальцами левой руки ладони правой, впитывая тепло.
Позже, возвращаясь из особняка Ферреро обратно в отель, он вспоминал блеск глаз и бархатистый тон голоса, злился сам на себя за романтическую чепуху в голове, но сделать ничего не мог.
У входа в номер его отловил Коркунов. Сказал, что обнаружились кое-какие нюансы в контракте, и придется задержаться здесь на недельку для их разъяснения.
Валь кивнул ему и чуть натянуто улыбнулся.

С того самого дня он постоянно чувствовал себя не в своей тарелке. Ума и самообладания, чтобы притворяться, что все в порядке, ему хватало, но проблема от этого никуда не девалась.
Еще несколько раз он приходил к Рафаэлло, они завтракали вместе, или обедали, или просто пили чай - Валь пил классический зеленый, а Рафаэлло - мягко пахнущий фруктами.
Они много разговаривали - поначалу на нейтральные темы вроде вопросов моды, кино и литературы, но со временем перешли и к более личному. На пятый визит Валь с удивлением обнаружил, что едва не проболтался Рафаэлло о своем самочувствии, а там не далеко и до разговора о его причине.
У Рафаэлло была необыкновенно располагающая улыбка и манера речи, и к шестому визиту Валь наконец признался себе, что завидует. Завидует его легкости в общении, искренности и дружелюбию. Он даже пытался убедить себя в том, что все это - просто особенный способ влияния на собеседника, что каждый жест и улыбка рассчетливо подстроены.
Но в конце концов он перестал валять дурака и решил, что не стоит судить людей по себе - скорее всего Рафаэлло и не думал интриговать (иначе бы, как минимум, выбрал для этих целей фигуру позначительней), ему просто в самом деле нравилось общаться с Валем.
И это сбивало его с толку еще сильнее - Рафаэлло мог бы стать его другом, но у него совсем не было опыта в общении с друзьями.
А еще несколько раз он видел Роше - чаще всего мельком, когда тот заходил зачем-то к брату, но пару раз он присоединялся к их чаепитиям. И тогда Валь украдкой смотрел на его шоколадного цвета волосы, четко очерченную линию губ и умные, ироничные золотистые глаза, следил взглядом за длинными и наверняка сильными пальцами, сжимающими ручку чашки.
Каждый раз он с трудом удерживался, чтобы не покраснеть.
А ведь еще был мягкий, бархатный голос Роше и его на самом деле остроумные замечания - вполне достаточно, чтобы... На этом месте Валь обычно одергивал себя - глупая романтическая влюбленность была совсем не в его интересах.
Но тем не менее, когда он в следующий раз видел Роше, в груди что-то глухо стукало, как будто сердце проваливалось куда-то в низ живота.
Бизнес, между тем, шел медленно. Неделя шла за неделей, а компании никак не могли окончательно договориться - кажется, Коркунов о чем-то поспорил с главой семьи Ферреро, Ронднуаром (его Валь видел всего пару раз, и то мельком, да слышал кое-что о нем от Рафаэлло).
Так или иначе, дело затягивалось, а значит, пребывание Валя вдали от родины - тоже. И с одной стороны он был этому крайне рад, а с другой - все это отнюдь не способствовало восстановлению душевного равновесия.
Ко второй неделе он стал заметно чаще взаимодействовать с Коркуновым - тот рассказывал ему о деталях бизнеса, о том, как вести дела, словом, учил потихоньку, и пару раз даже брал с собой на совещания.
В коридорах отеля они стали сталкиваться тоже чаще - и Валя это иррационально раздражало. Вроде бы стоило радоваться сближению с влиятельным покровителем, да и знания лишними не бывают, а Коркунов, похоже, действительно заинтересован в том, чтобы поднять его квалификацию... но слишком уж пристально он смотрел, исподлобья, как будто сверлил глазами.
Все это очень выматывало - и дела бизнеса, и встречи с Ферреро, и особенно - ночи. Каждую ночь Валь выключался, стоило его голове коснуться подушки, и почти каждую видел во сне золотистые глаза и длинные сильные пальцы.

Десятый визит в особняк Ферреро пришелся на вечер - Рафаэлло говорил, что на ужин будет рыба в сливочном соусе, и шоколадные пирожные на десерт. Валь как-то проговорился, что обожает шоколад (особенно молочный, нежный, тающий во рту), так что новый друг, широко улыбаясь, пригласил его попробовать пирожные. Отказывать было бы невежливо, да и незачем.
А еще к ним должен был присоединиться Роше - Рафаэлло сказал между делом, что он тоже большой любитель этих пирожных. Валь тогда не смог сдержаться и улыбнулся краешком губ.
И вот, назначенным вечером, провозившись часа полтора с выбором костюма и в итоге чуть не опоздав, он шел к особняку Ферреро, немного дергано оглядываясь по сторонам и то и дело поправляя манжеты светло-лимонной рубашки.
Рафаэлло встретил его в малой гостинной. Сдул с носа серебристую прядь и по обыкновению широко улыбнулся, поднимаясь с кресла.
Они пожали друг другу руки, обменялись парой приветственных фраз, и хозяин дома пригласил гостя за небольшой изящный столик. На столике стояли три фарфоровых чашки, чайник и тарелка с пирожными. Выглядело все очень аппетитно.
Спустя где-то полчаса (Валь уже успел попробовать пирожные, они оказались изумительными) в гостинную зашел Роше - Рафаэлло улыбнулся на этот раз немного ехидно и сказал, что его наверняка привлек запах шоколада. Роше ничуть не смутился, только беззлобно ткнул брата в плечо и сел в кресло рядом с ним.
Валь отломил кусочек пирожного и подумал, что, если бы у него был старший брат, он, пожалуй, хотел бы общаться с ним так же, как Рафаэлло с Роше.
Небо за окном постепенно темнело, Рафаэлло успел пару раз сходить на кухню за новой порцией чая. А Валь снова и снова смотрел на Роше (Роше отпивает чай, Роше откусывает пирожное, Роше откидывает с лица прядь волос, Роше улыбается) и чувствовал себя совершенно пьяным и как будто разобранным на кусочки. Говорил он тихо, отвечал невпопад, и закончилось это все тем, что рука с чашкой дрогнула, и чай (к счастью, уже не слишком горячий) пролился на светло-лимонную рубашку.
Валь ойкнул, отставил чашку и, досадливо встряхнув руками, подумал, что стоило надеть другую, кофейного цвета. Потом извинился перед хозяевами, пробормотал что-то насчет того, что он с утра сам не свой, и отправился в уборную.
Рубашку вряд ли можно было спасти с помощью подручных средств, поэтому Валь просто несколько минут разочарованно смотрел на свое отражение в зеркале, а затем решительно включил холодную воду и плеснул ей себе в лицо. Потом еще раз и еще, потер пальцами глаза и щеки, нечаянно немного намочил волосы, и только после этого повернул кран и разогнулся.
Отражение выглядело измученным и как будто слегка пожеванным. Глубоко вдохнув, Валь закрыл глаза и подумал о родной России. Об исписанных своеобразными граффити подъездах, о бесконечных пробках, о все время бегущих куда-то равнодушных людях. О вечной атмосфере затхлости и застоя.
Валь открыл глаза и медленно улыбнулся. А потом поправил, вероятно, безнадежно испорченную рубашку и вышел из уборной.
По коридорам особняка он шел уже значительно уверенней, и через пару минут уже приоткрывал дверь малой гостинной.
Роше и Рафаэлло сидели рядом, лицом к окну и боком к двери, и о чем-то переговаривались.
- Подожди, у тебя крошка... - услышал Валь голос Рафаэлло.
Тот потянулся к щеке брата - Валь хотел было уже прокашляться, выдавая свое присутствие - но Роше перехватил его руку и осторожно коснулся губами пальцев.
Кашель застрял у Валя в горле, и он просто молча смотрел, как Роше целует пальцы и ладонь Рафаэлло, а потом нагибается к нему и касается своими губами уголка его губ.
После этого Валь очень тихо прикрыл дверь, моргнул несколько раз, убрал с лица мокрую прядь волос и повернулся к двери спиной.
До выхода из особняка он шел на прямых, как будто деревянных ногах. В голове не было ни единой мысли, совсем пусто, и только кровь стучала в ушах.
У выхода Валь снял с вешалки свой плащ - снаружи был вечер, довольно прохладно, ветренно - и вышел на улицу. Почти прогулочным шагом миновал сад, вышел за ограду и направился к отелю.
Все, чего он хотел - запереться в номере, забраться под одеяло, с головой, как в детстве, и, может быть, разрыдаться. Или просто заснуть. Просто закрыть глаза и забыть о своей глупой влюбленности и о том, как нежно губы Роше касались тонких пальцев Рафаэлло.
Но его желанию было не суждено сбыться - в холле отеля он наткнулся на Коркунова. Это было так чертовски обидно - встретить его именно сейчас, именно так, в грязной рубашке и с так и не надетым плащом в руках - что Валь на секунду зажмурился, а потом моргнул несколько раз, чтобы не расплакаться.
"Какая же дурацкая у меня все-таки жизнь" - подумал он почти машинально, глядя в лицо Коркунову. Тот смотрел пристально-пристально, взгляд у него был даже тяжелее, чем обычно, и Валю на мгновение показалось, что сейчас Коркунов сделает с ним что-нибудь страшное.
А тот протянул руку, взял Валя за запястье - хватка оказалась почти стальной - и потянул за собой. Провел по коридорам отеля в свой номер, запер дверь, отобрал плащ, усадил в кресло. Потом какое-то время возился в шкафу, после чего вытащил оттуда большой теплый свитер - кажется, свой - натянул его на Валя, и тот с удивлением понял, что, оказывается, страшно замерз.
Свитер пах шерстью и табаком. Валь глубоко вдохнул, поднял глаза на Коркунова и, наконец, разрыдался.

Позже он помнил этот вечер довольно смутно - кажется, Коркунов сначала сидел рядом, как будто сжимал зубы и смотрел на Валя, а потом ходил по комнате. А потом ушел в ванную и включил там воду - он то ли злился, то ли был смущен, то ли просто не привык видеть рыдающих парней в своем номере отеля.
Валь проплакал, наверное, целую вечность. По крайней мере, ему самому так казалось. Он утыкался лицом в ладони, трясся как в лихорадке - наверное, это была истерика - размазывал слезы по щекам, и наверняка испачкал Коркунову свитер. А потом просто выключился.
Начиная с этого момента он не помнил вообще ничего, а проснулся уже в своей постели. Голова трещала так, как будто он всю ночь очень много пил. На краткое мгновение он позволил себе слабость подумать, что весь вчерашний день, или по крайней мере вчерашний вечер был сном, пьяным бредом или еще чем-то в этом роде - но потом обнаружил, что все еще одет в чужой свитер.
Встать и добраться до ванной Валь смог почти сразу, а вот зрелище своего осунувшегося и как будто опухшего лица стало для него настоящим испытанием. Хотя, в принципе, глупо было бы ожидать чего-то другого.
Стараясь не двигать головой сверх необходимого, не думать, и по возможности даже не дышать, он умылся, распустил и расчесал волосы, после чего опять стянул их в хвост. Снова взглянул на себя в зеркало, и, вздохнув, пошел за тональным кремом. Не то чтобы он так уж часто использовал косметику, но смотреть на эти синяки под глазами было попросту больно.
Приведя в порядок себя, Валь убрался в номере. Расставил все по своим местам и даже смахнул отсутствующую пыль со всех горизонтальных поверхностей. И только после того, как приводить в порядок было уже решительно нечего, вышел из номера.
Снаружи было пусто и светло, от окна в конце коридора тянулась длинная полоса солнечного света.
Валь вздохнул, зашел обратно в комнату и взял с прикроватной тумбочки телефон. Поколебавшись еще несколько секунд, набрал номер.
Судя по голосу, Рафаэлло на самом деле обеспокоил внезапный уход гостя. Валь дернул уголком губ, не без труда натянул на лицо дежурную улыбку, и объяснил, что вечером ему неожиданно стало плохо, и, увы, сейчас он все еще неважно себя чувствует, и зайти в гости в ближайшее время не сможет.
Рафаэлло, кажется, расстроился, но в данный момент это волновало Валя, пожалуй, меньше всего. Закончив разговор, он опустил лицо в ладони и пробормотал едва слышно:
- Какой же я дурак, Боже мой.
Ветер из приоткрытого окна тряхнул занавеску и растрепал ему волосы.

Потребовалось четыре дня, чтобы если не прийти в себя, то хотя бы выглядеть не так ужасно. Усилием воли Валь заставлял себя ложиться спать пораньше - чертовски не хотелось даже просто закрывать глаза, но с кругами под ними же надо было что-то делать, не вечно же пользоваться тоналкой.
С Рафаэлло и всей семьей Ферреро (он упорно говорил про себя именно так, "вся семья Ферреро", никаких больше имен) Валь за все эти четыре дня не увиделся ни разу. Еще тем утром, после звонка Рафаэлло, он первым делом нашел Коркунова и вернул ему свитер. А потом сказал, что его знобит, голова кружится - что, в общем-то, было недалеко от правды - и на переговоры с бизнес-партнерами его лучше не брать. Коркунов посмотрел своим фирменным тяжелым взглядом, от которого голова как будто закружилась еще сильнее, но ничего не сказал, только кивнул.
Он вообще ничего не говорил о событиях той ночи, и Валь не мог не быть ему за это благодарным. Сначала ему казалось, что тот факт, что кто-то видел его в таком удручающем состоянии, будет ужасно смущать, но на деле все оказалось совсем не по-другому. На деле так было даже легче - просто знать, что кто-то еще знает. Знает, молчит и смотрит.
Приводя в порядок себя и свои вконец расстроившиеся нервы, Валь пытался понять, зачем Коркунову все это. Все его действия выглядели как... как забота, и это было чертовски странно, в конце концов, они никогда не общались близко. Но кто знает, может, в нем взыграли нереализованные отцовские чувства, или еще что.
Как ни странно, такого рода мысли помогали одновременно отвлечься и привести голову в порядок.
Но тем не менее, за четыре дня Валь не оправился, только стал больше напоминать прежнего себя.
А между тем бизнес шел на лад - Коркунов с Ронднуаром наконец-то пришли к соглашению, устроившему обе стороны. И, когда вечером пятого дня Коркунов постучал в дверь номера Валя, тот совершенно не удивился.
Должно быть, пора было возвращаться домой.
Валь не знал, что чувствует по этому поводу. Старался не думать. Обратно в Россию не хотелось чудовищно - но хотелось подальше отсюда, от золотистых глаз и своего собственного идиотизма.
Так что, услышав стук, Валь вздрогнул и непроизвольно сжал кулаки, прежде чем встать, пройти к двери и щелкнуть ключом в замке.
Коркунов стоял на пороге и снова смотрел прямо и чуть вниз, но на этот раз Валь был не настроен играть в гляделки. Открыв дверь, он приглащающе махнул рукой, отошел и тяжело опустился в кресло.
Коркунов сел напротив, положил руки на подлокотники и тяжело вздохнул.
- Сделка заключена, через два дня я улетаю в Москву, - произнес он тихо.
- О, - Валь с усилием растянул губы в улыбке, - замечательно.
Коркунов покачал головой и против обыкновения отвернулся в сторону, к окну. Какое-то время разглядывал городской пейзаж за стеклом, а потом спросил:
- Плохо?
Валь вздрогнул, не ожидая такого поворота беседы. Секунду спустя он ответил, все еще улыбаясь:
- Н-нет, что вы, я в порядке.
Коркунов обернулся неожиданно стремительно, и снова впился взглядом в лицо Валя - тот почувствовал, что не может отвернуться, как будто нанизанный на тонкую, но прочную невидимую спицу.
- Давай ты перестанешь делать из меня идиота? - теперь Коркунов говорил очень усталым полушепотом. - Ты не в порядке, я знаю, что не в порядке. Я хочу помочь. Ты умный, сильный юноша, Валентин, но даже тебе, - в его голосе едва заметно мелькнул сарказм, - не обязательно справляться со всем в одиночку.
На пару секунд Коркунов замолчал, а потом, не отводя взгляда, очень осторожно протянул руку и накрыл пальцы Валя своей ладонью.
Валь подумал, что ни за что на свете не хотел бы оказаться врагом или даже временным противником этого человека.
А потом он выдохнул, незаметно прикусил губу изнутри и прикрыл глаза. Ладонь у Коркунова была большой, прохладной и чуть шершавой, пальцы казались слегка напряженными.
Открыв глаза, Валь больше не улыбался. Он посмотрел прямо на собеседника и тихо сказал:
- Валь.
- Что? - не понял Коркунов.
- Валь. Я не люблю свое полное имя, зовите меня лучше так.
Коркунов кивнул, и его рука на руке Валя как будто слегка расслабилась.
Они посидели молча еще пару минут, и Валь с легким недоумением понял, что никогда раньше тишина не казалась ему такой спокойной.
Уходя, Коркунов обернулся в двери и чуть нахмурился.
- Я ведь сказал тебе, что ты остаешься здесь? - спросил он уже своим обычным деловым тоном. - Я думаю расширяться в этом направлении, да и приглядеть за выполнением контракта стоит, в общем, оставляю здесь нескольких нужных людей. Для тебя это будет своего рода стажировкой, если ты, конечно, не против.
Тон его совершенно безаппеляционно намекал, что лучше бы собеседнику быть не против.
Валь растерянно моргнул пару раз, прикрыл лицо ладонью, пряча усмешку, и только потом произнес:
- Да. Конечно.
Коркунов энергично кивнул и сказал, что за два дня ему нужно будет войти в курс дела.
Закрывая за ним дверь, Валь кусал губы и улыбался. Кажется, жизнь налаживалась.

***

День переговоров насчет очередного контракта выдался теплым и солнечным - на небе как будто не было ни единого облачка. Проснувшись, Валь первым делом распахнул настежь окна - воздух в городе был не особенно свежим, но ему нравилось.
Приведя себя в порядок, он несколько раз улыбнулся перед зеркалом, раздумывая, какая именно улыбка выглядит наиболее деловой.
День предстоял насыщенный - надо было проверить, заказали ли такси в аэропорт, еще раз напомнить горничной как следует убрать дом перед приходом важных гостей, просмотреть предварительные отчеты и отчитаться о всей проделанной работе начальству. А потом еще позвонить Рафаэлло, спросить, кого именно ждать на ужин - с многочисленной и непредсказуемой семьей Ферреро нельзя было угадать наверняка, даже накануне дня переговоров мог случиться очередной форс-мажор.
В общем, дел было в достатке, и всех их надо было успеть сделать до вечера.
А вечером, когда небо на западе начнет слегка розоветь, Валь заберется в заранее заказанное такси и поедет в аэропорт. Потому что вечером по случаю важных переговоров прилетает Коркунов, а они не виделись лично немногим меньше года - все телефонные звонки или интернет-конференции. И Валь не знает наверняка, что чувствует в связи с приездом босса, но процентов на восемьдесят уверен, что горд собой, процентов на пятнадцать, что чертовски рад встрече. И где-то на пять - что скучал.

@темы: Рассказ, фанфикшен

---

Жизнь отстой В смысле, только что съездили в зубной. Самые страшные зубы стоят кучу денег. Мама говорит, что деньги найдем. А вот где мне найти силы на три (в лучшем случае) сложных визита с разницей в неделю - вопрос.
Еще у Птички проблемы с учебой... Грустно, в общем.

Зато я пишу драбблы про конфет-гомосексуалистов хD

04.03.2013 в 14:27

Пишет  Мен:

Название: Поцелуй
Автор: Мен
Бета: нет
Размер: драббл
Пейринг/Персонажи: Дирол/Тик-Так
Категория: слэш
Жанр: романс, флафф
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Дирол, Тик-Так, уняня и первый поцелуй
Предупреждения: возможен ООС

Когда Дирол входит в комнату своего неизменного пациента, уже светает. Тик-Так лежит в кровати, закутавшись по самый нос в одеяло, и смотрит чуть растерянно и виновато. Дирол знает, что у него жар - температура ночью резко подскочила вверх.
Тик-Так выбирается из-под одеяла, не обращая внимания на недовольную гримасу своего врача, и садится на кровати. Одет он почему-то не по-домашнему, а почти нарядно - в белые рубашку и брюки. С прикроватной тумбочки свешивается зеленый шарфик.
- Простыл? - спрашивает Дирол, садясь рядом и доставая градусник.
Тик-Так шмыгает носом и кивает.
- Я на выпускном, наверное, - улыбается.
Дирол на мгновение застывает - совсем вылетело из головы, а ведь вчера у парнишки и правда был выпускной. Так-то Тик-Так из-за своей болезненности учился по большей части дома, но от соблазна отпраздновать окончание обучения, видимо, не удержался.
"Дети, - думает Дирол. - О здоровье совсем не заботятся".
Словно в ответ на его мысли, Тик-Так виновато морщится и поясняет:
- Я знаю, не надо было идти. Просто это... выпускной же! Я совсем взрослый стал.
Дирол прикусывает губу изнутри, чтобы не улыбнуться. Взрослый он, как же! Все такой же трогательный мальчишка, как и несколько лет назад. Хотя (только Дирол бы ни за что в этом не признался) не так уж это и плохо.
Голова спросонья соображала не очень, так что лекцию на тему заботы о здоровье он Тик-Таку читать не стал. Просто встряхнул градусник и засунул пациенту под мышку. А потом, неожиданно для самого себя, сказал:
- Поздравляю.
Тик-Так просиял, как электрическая лампочка, включенная в сеть.
- Я знал, что ты поймешь, - улыбнулся он.
Дирол хотел было сказать, что вовсе он ничего не понял, и вовсе за Тик-Така не рад, и вообще просто меряет ему чертову температуру... Но Тик-Так подался вперед и его губы как-то совершенно вдруг коснулись губ Дирола. Градусник выскочил и упал, слава богу, на кровать, а не на пол.
Дирол подумал о том, что лекцию придется все-таки прочитать. А еще о том, что Тик Так, пожалуй, и вправду немного вырос.

@темы: Рассказ, Я, фанфикшен, нервное, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., боль в груди, лытдыбрус вульгарис

---

Так, мелкий глюк.

Когда он спит, то слегка подергивается, как настоящий пес. Наверное, ему снятся кошмары. А еще во сне из него так и хлещет Сила - густая, янтарно-желтая, как смола, такая яркая, что хочется зажмуриться.
Днем все не так - днем он обычный, в принципе, парень, только раздражающе обаятельный. Заглядывает в глаза, улыбается во все свои сорок два зуба, называет "мастером". Слушает внимательно, наклонив голову чуть вбок, спрашивает. Ходит, ест, пьет.
А ночью из него ровными толчками выплескивается Сила.
Учитель тяжело вздыхает, понимая, что придется оставить. Пьет украдкой запах чужой Силы и распоряжается о том, что отныне ученик будет спать в его покоях.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки...

---

***

Небо Британии так высоко (с)

Еще детьми - забирались на крышу, болтали ногами и смотрели вниз, голова не кружилась. Ложились спинами на нагретый камень, смотрели в небо, и кто-то один первым сказал: было бы здорово, если бы был - замок. Такой специальный замок, где все было бы по справедливости, по-честному.
Придумали замку высокие, старые каменные стены, но непременно современную технику. И площадку для флаеров. И высокие потолки, винтовые лестницы и картины на стенах. И автоматическое управление, но чтобы без излишеств.
И непременно шикарный вид с крыши. Из башен, то есть.
Потом придумали, что лучше не замок - целая страна.
Справедливая, честная, - говорил Ланс, кусая зубами засохшую травинку. Добрая, добавлял Артур, следя взглядом за облаками.
И они - конечно - во главе. Не столько правители, сколько - защитники. Как древние рыцари, только без всяких громоздких доспехов.
Держались за руки, придумывали без конца, смеялись.

А потом, много лет спустя, когда Артур на самом деле встал во главе этой самой страны, Ланс - Ланселот - улыбнулся, и первый поцеловал руку своему королю.

@темы: Рассказ, (с), Глюки, глюки, сто четыре штуки...

---

Аааа, чудо-трава =___=


Невысокий хрупкий юноша встает из-за стола, делает пару шагов в сторону, возвращается обратно, отводит с лица прядь темных волос. На лбу у него небольшая ссадина, кровь еще не запеклась.
Молодой человек напротив, с камерой, деликатно покашливает. Юноша вскидывает голову - взгляд у него испуганный, почти затравленный, костяшки пальцев, вцепившихся в рукав рубашки, побелели.
- Уже готово? Поехали.
Молодой человек с камерой отсчитывает пальцами один-два-три и кивает.
Юноша глубоко вздыхает и смотрит прямо перед собой.
Он видит напротив не объектив камеры, а людей. Много-много людей.
- Здравствуйте, - говорит он тихо, но отчетливо. - Я ваш Император.
Разжимает судорожно сжатые пальцы, обхватывает себя за плечи.
- Меня учили быть Императором, всю мою жизнь. Учитель по этикету говорил мне, что Император обязан благопристойно себя вести. Учитель по истории - что обязан не повторять ошибок прошлого. Учитель по фехтованию - что должен уметь защитить себя.
Он вздыхает и на секунду прикрывает глаза, а когда распахивает их снова, в них уже нет страха. Все эти люди смотрят на него - он знает, смотрят - и он точно знает, что им сказать.
- Недавно, где-то полгода назад, я говорил с отцом. Он сказал мне, что у Императора множество обязанностей, но выше них всех - он сам. Его внутренняя сущность. И в этом Император не так уж сильно отличается от всех других людей.
Он трет руки одну о другую - они стремительно холодеют, как будто кто-то выпускает из-под кожи тепло.
- Я не знаю, кто вы, и поддерживали ли вы идею революции. Я знаю, что мы с вами разные - но не настолько, как вы боитесь. Мне тоже нужно есть. Пить. Спать. Моя кровь такого же красного цвета, - он отводит прядь волос с лица - рука дрожит. - Вы никогда не видели Императора - только что-то отдаленное, портреты, изображения...
Он вдыхает так глубоко, как будто собирается нырять.
- Теперь вы видите. Вы сами можете выбрать. И вы сами будете главным и единственным своим судьей.
Камера выключается, и юноша вытирает со лба выступивший пот. Отходит в сторону, кивает оператору и находит взглядом высокого молодого мужчину. Подходит к нему, утыкается лбом в его плечо.
- Я справился.
- Ты справился.
Тот целует юношу в лоб.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки...

---

...

Не спрашивайте

...уже приготовился к вспышке боли, но Дэн поднял руку, останавливая светловолосого мальчишку с бластером в руке.
- Я сам, - сказал Дэн, не отводя взгляда.
Можно было зажмуриться, чтобы не видеть в его глазах этой тяжести, этой горячей... ненависти?.. Но зажмуриться сейчас было бы совсем уж малодушно. Даже для бывшего - бывшего! - Императора.
Светловолосый мальчишка с опаской покосился на, видимо, начальство, и опустил бластер. Дэн дернул пальцами, отсылая его прочь. Какой знакомый жест, знакомый до ужаса.
Дверь за мальчишкой закрылась, и Дэн опустился рядом на колени, отвел со лба слипшиеся волосы - голову дернуло болью, крепко приложился, все-таки.
Глаза у Дэна были совсем темные, и очень отчаянные.
- Здравствуй, Тэдди, - сказал он наконец, спустя целую небольшую вечность.
И теперь он все-таки зажмурился, впитывая всей кожей это привычное, давнее обращение.
"Тэдди".
А Дэн достал из кобуры собственный бластер, взвесил в ладони, приставил к его лбу. Пальцами другой руки коснулся шеи, забрался под ворот рубашки, погладил кожу возле ключицы.
- Нравится? - спросил он как будто задумчиво.
Нравилось. Конечно, нравилось всегда. Безоглядно доверять, отдаваться, любить...
Дэн убрал бластер почти сразу же, вынул из кармана моток прочной мягкой веревки, бесцеремонно повернул бывшего Императора на бок и начал стягивать его руки за спиной.

@темы: Рассказ, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., боль в груди

---

Мини с ФБ по СМ, про прошлое

Название: Исток
Размер: мини, 1165 слов
Пейринг/Персонажи: Эндимион, Джедайт, Берилл
Категория: джен
Жанр: драма, повседневность
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: Самые черные полосы жизни часто начинаются в совершенно безмятежный день.

Ближе к полудню зарядил дождь, мелкий и холодный, напоминание о грядущей осени. Но солнце пока еще теплое, рассыпает по земле золотые лучи.
Улыбнувшись солнечному небу, Эндимион спешился. Дождь его не пугал, и настроение у него было отличное. С тех пор, как он стал совершеннолетним, на плечи опустилось слишком много обязанностей наследного принца и редко удавалось вот так вот выбраться с друзьями за город.
Молодые аристократы Земли все если не дружили, то приятельствовали. Поколение мечтателей, немного беззаботных, немного легкомысленных, горящих изнутри. Каждый чувствовал сходство с остальными, хотя различий у них тоже было предостаточно: изящный, но вспыльчивый Зойсайт; собранный и не очень приспособленный к жизни вне архивов Джедайт; уже почти взрослый, сильный и спокойный Кунсайт; Нефрит – ожившая мечта всех девушек Земли, галантный, ироничный и благородный; немного робкая и неловкая темноглазая Берилл, единственная девушка в их компании. И сам Эндимион.
Не осознавая этого толком, он был лидером этих людей, сердцем будущего Земли. Восторженным, юным, не готовым взрослеть сердцем. Каждый из них любил своего принца, так или иначе. Он умел походя, одним словом и жестом, зажигать яркий огонь на дне их глаз. И, хотя довольно часто он втягивал их в авантюры, никто не обижался. На него вообще невозможно было обижаться.
Вот и теперь, как только у Эндимиона выдалась капля свободного времени, он сдернул остальных с занятий и позвал за город. Джедайт пытался было посопротивляться, но мягкая, заразительная улыбка принца – "Да ладно тебе, хотя бы один раз в жизни ты должен прогулять занятия!" – и солнечный, яркий день уговорили и его.
И теперь, после быстрой скачки сквозь пряный, зеленый, солнечный день, молодые аристократы спешивались и оглядывались вокруг. И каждый из них улыбался, широко или украдкой.
Эндимион сел прямо на мокрую землю и оперся на вытянутые руки. Дождь, кажется, не думал заканчиваться, но принц любил, когда солнечные лучи отражаются в каплях дождя. Он провел рукой по лбу и улыбнулся. Отдых обещал быть замечательным.
Джедайт присел рядом, попытался посмотреть укоризненно, но, глядя на довольно жмурящегося принца, не выдержал и разулыбался. Кунсайт помогал Берилл слезть с лошади, Нефрит и Зойсайт опять о чем-то спорили.
Джедайт подумал о том, что было бы неплохо отлить этот день в янтаре, чтобы смотреть на него потом, когда они все повзрослеют, а затем и состарятся. Вспоминать это солнце, моросящий дождь, высокий звонкий голос Зойсайта, намокшие и потемневшие огненные волосы Берилл, и Эндимиона, развалившегося на мокрой земле.
– Остаемся здесь, или у тебя есть еще какие-то планы?
– Пока здесь, там посмотрим, – Эндимион улыбнулся. – Прогуляемся по округе, думаю.
Мысленно Джедайт пообещал себе постараться никогда не забыть этот день.

Солнце медленно, но неумолимо клонилось к закату, дождь прекратился, но земля все еще была мокрой, и с деревьев капало. Теплый, влажный день обволакивал тяжелой, мягкой пеленой спокойствия и умиротворения. Кунсайт и Зойсайт разговаривали о чем-то, отойдя подальше от остальных. Нефрит шептал что-то на ухо Берилл и улыбался, она краснела – рыжие вообще легко краснеют, теребила в руках уголок узорчатого шарфа и украдкой смотрела за Эндимионом, который этих взглядов в упор не замечал.
Потянувшись и расправив плечи, он поднялся на ноги. Джедайт, задремавший рядом, вздрогнул и открыл глаза.
– Я прогуляюсь, – Эндимион говорил скорее в воздух, чем кому-то конкретному.
Джедайт кивнул и тоже встал, морщась от боли в затекших ногах.
– Я с тобой, пожалуй.
Принц пожал плечами и улыбнулся, уже направляясь в сторону леса. Джедайт пошел за ним, краем глаза заметив, что Нефрит, кажется, помахал им рукой на прощание.
Лес жил. Пели птицы, стрекотали насекомые, под ногами мягко пружинил мох и шуршали уже успевшие опасть листья. Солнце, сквозившее сквозь листву деревьев, разливало в воздухе свое золото. С неосторожно задетых веток срывался град капель.
Эндимион шел широко и быстро, почти не оглядываясь назад. Смотрел по сторонам и улыбался, слушал шорохи леса и журчание воды вдалеке. Он вообще не любил смотреть назад, и прошлое не забывал, но и не помнил, как будто у него в голове был специальный чулан для таких вещей.
Скоро их догнала Берилл, запыхавшаяся и красная то ли от бега, то ли от смущения. Продолжая теребить в руках шарфик, она спросила у Эндимиона, можно ли ей прогуляться с ними. Принц кивнул, и она успокоилась, но взгляда не отвела, продолжала смотреть на его взъерошенный затылок. Глаза у нее были, казалось, больше и темнее, чем обычно.
Спустя какое-то время блуждания по лесу, они вышли к берегу небольшого, быстрого ручья. Вода негромко журчала, разбиваясь о камешки на дне. Заявив, что хочет пить, Эндимион в несколько прыжков спустился к ручью и, наклонвшись, зачерпнул воды. Она была мутной, темной, чуть зеленоватой и очень холодной. Поморщившись, Эндимион вернулся к спутникам.
– Грязная, – пояснил он.
– Пойдем вверх по течению? – откликнулся Джедайт. – Может, будет чище.
Эндимион кивнул.
Довольно долгое время они шли вверх по течению ручья, но вода не становилась чище. Скорее наоборот. Пару раз Берилл спотыкалась и Джедайт подавал ей руку, чтобы она не упала. Девушка краснела, принимала помощь, а потом торопливо убирала руку. Эндимион шел впереди, по-прежнему не оглядываясь на спутников.
Небо уже начало темнеть, когда они вышли к истоку ручья. Это был небольшой темный грот в мокрой, поросшей мхом скале. Вода, вытекающая оттуда, была почти черной.
– Пойдем обратно? – Джедайт посмотрел на небо. Пора было собираться в назад в город.
– Нет, – Эндимион тряхнул головой, – вы идите, а я хочу посмотреть, что там.
– Отпустить тебя туда одного? – Джедайт фыркнул. – А если что-нибудь случится, твой отец снимет с меня голову?
– Да ничего не случится. В крайнем случае, не успею вернуться засветло, тоже мне, проблема.
– Я с тобой.
Эндимион поморщился и пожал плечами.
Берилл промолчала.
Спускались к гроту осторожно – воды не хотелось касаться. Казалось, она плещется слишком медленно, как будто это и не вода вовсе, а что-то другое, черное, вязкое.
Вошли, даже не промокнув. Внутри было темно, свет, падавший снаружи, как будто заканчивался через несколько шагов.
Джедайт подумал, что все это ему не нравится. Было в этом черном ручье и темном гроте что-то противоестественное, страшное. Хотя, скорее всего, вода просто вымывает из камня какой-то минерал, отсюда и цвет.
Но дурное предчувствие не слушало доводов разума и не исчезало все равно.
Джедайт задержался у входа в грот, помогая идти Берилл, и Эндимион ушел вперед. Пройдя несколько шагов, он остановился, зачарованно глядя в темноту впереди.
Там что-то было.
Что-то черное, что-то, по сравнению с чем темнота грота казалась легкими сумерками, шевелилось впереди, дышало, пульсировало. Казалось, еще немного, и оно заговорит. Смотреть на него было омерзительно, гадко, страшно, по телу как будто ползало что-то склизкое, но Эндимион не мог оторвать взгляда.
Никогда раньше. Ничего подобного. Он готов был поклясться, что нигде на Земле больше нет ничего такого.
Черного.
Страшного.
Злого.
Почувствовав прикосновение к своему плечу, Эндимион вздрогнул. И отвел взгляд.
– Ты в порядке? – спросила темнота голосом Джедайта.
Эндимион кивнул, забыв, что друг его не видит.
– Идемте отсюда. Нас уже ждут, наверное.
– Ты уверен? Ты же хотел...
– Идемте. Я передумал.
Выбирались из грота они торопливо и быстро. Один раз Берилл даже споткнулась и чуть не упала в воду, но Джедайт успел ее подхватить, так что она только намочила край шарфика.

С тех пор Эндимион стал серьезнее, перестал легкомысленно ввязываться в авантюры и начал думать о будущем.
Глаза Берилл стали еще темнее, она стала чаще смотреть на Эндимиона и отдалилась от остальных.
А Джедайт, действительно, до самой смерти помнил тот день.

@темы: Рассказ, фанфикшен, ТК

---

Зарисовка.

Оглядывалась Ребекка с любопытством - хотя они встречались уже почти месяц, Даррен никогда не приводил ее к себе домой. Отели, съемные квартиры, квартира самой Ребекки - сколько угодно.
Но не к себе.
Ребекка уже терялась в догадках, пытаясь представить, что такого страшного может скрываться в обычной, пусть и довольно респектабельной, городской квартире. Порнография? Страшный бардак? Скелеты невинно убиенных младенцев в шкафу? Как выяснилось, ни то, ни другое, ни третье. Квартира Даррена была чистой, светлой и красивой. Она была бы идеальной, если бы не казалась такой пустой.
Должно быть, он просто редко бывает здесь сам, решила Ребекка в конце концов. Даррен ведь такой занятой мужчина.
Она улыбнулась уголком губ, продолжая оглядывать комнату. Светлая мебель, абстрактные картины в белых рамках, окно во всю стену. Все как будто со страниц какого-нибудь журнала, или прямиком из портфолио дизайнера интерьеров.
Единственной личной вещью, привлекшей внимание Ребекки, оказалась небольшая фотография на тумбочке около кровати. С фотографии улыбался смуглый голубоглазый мальчик-подросток, чем-то напоминающий Даррена.
Ребекка протянула руку, коснувшись прохладного дерева рамки, когда сзади отчетливо хлопнула дверь. Женщина вскинулась и обернулась, тут же расцветая в улыбке.
- О, ты уже. А я осматриваюсь. Кто это? - она кивнула на фотографию.
- Мой сын, - Даррен дернул головой и поставил поднос с ужином прямо на кровать.
Ребекка удивилась - за все годы знакомства и месяц отношений Даррен никогда не говорил о своей семье.
- У тебя есть сын?
- Был.
Ребекка смутилась - конечно, ей стоило догадаться, это ведь все объясняло.
- Прости. Мои соболезнования.
Даррен коротко кивнул на поднос и первым принялся за еду.
- Забудь, - сказал он несколько секунд спустя. - Тебя не должно это беспокоить.

Уже совсем стемнело, когда последняя электричка подъехала к перрону. Несколько пассажиров высыпались из вагонов и поспешили к вокзалу.
Темноволосый молодой мужчина задержался около фонаря, достал сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой, и огонек выхватил из темноты его смуглое лицо и пронзительно-голубые глаза.

@темы: Рассказ, нервное, Глюки, глюки, сто четыре штуки..., боль в груди