Мини с прошлой ФБ по СМ, ангст, пичалька и фемслэш

[menstrl]

Как-то внезапно вспомнила, что уже почти закончилась моя вторая ФБ, а я еще тексты с первой (и с ЗФБ) сюда почти все не перетащила.
Продолжу слоу-выкладывать, что ли.

Название: Ожидание
Размер: мини, 1087 слов
Пейринг/Персонажи: Харука/Мичиру, Харука/Макото
Категория: фэмслэш
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: За долгие столетия жизни сейлор воины убеждаются, что ждать смерти - еще страшнее, чем умирать.

Некоторые думают, что привыкнуть можно к чему угодно, было бы время. Как же они ошибаются.
У Харуки было достаточно времени, чтобы понять – к смерти не привыкают. Это невозможно. Со временем только размываются границы, и смерть повсюду. Ее тень рядом, что бы ты ни делал. Ты едешь в машине, обедаешь с любимой девушкой, спишь, учишься, убиваешь и занимаешься любовью, а ее дыхание всегда холодит твою левую щеку, как будто она стоит за твоим плечом, близко-близко.
Это не больно, но жутко. А когда боль все-таки приходит – исчезает чужое, холодное дыхание на щеке, смерть вплавляется внутрь, и ты умираешь. И это приносит облегчение.
Но ненадолго. Ты снова открываешь глаза, и смерть снова становится за твоим плечом.
Со временем Харука поняла, как сильно это выматывает. Не одна, не две, не десять смертей. Много. Несколько сотен лет почти непрерывного ожидания смерти.
И однажды, вглядываясь в лица друзей и любимой, Харука увидела на них то же самое, что видела в зеркале. Усталость, страх и еще раз усталость.
Они все начали курить, кто-то раньше, кто-то позже. Дольше всех держалась, кажется, Хотару, а сама Харука сорвалась одной из первых. Ночью, выбравшись из постели, натянула одежду и, избегая смотреть на спящую Мичиру, быстрым шагом отправилась на улицу. Купив пачку сигарет и спички, прислонилась к фонарному столбу и закурила.
Мичиру вышла к ней тогда. Молча встала рядом, вытащила из ее пачки сигарету и чиркнула спичкой. Затянулась.
Сигарета в ее тонких пальцах казалась совершенно неуместной.
Да, тяжелее всего было именно видеть, как все это происходит с Мичиру. Она не плакала, кажется, ни разу за все эти сотни лет, просто бледнела, и под глазами у нее появлялись страшные черные круги.
Она все так же улыбалась, а Харука не знала, что с этим делать. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько растерянной.
Глядя на старые фотографии, она гладила пальцами лицо Мичиру на них, ее улыбку и волосы, думала о том, какие они были тогда счастливые, живые и яркие, пыталась вспомнить, каково это, и крепко стискивала зубы.
А потом Харука стала избегать Мичиру. Это выходило случайно, как будто само собой, но все равно было стыдно. Она оказалась достаточно сильной для того, чтобы раз за разом сражаться со все новыми и новыми монстрами, но слишком слабой чтобы выдержать увядание любимой девушки.
Мичиру все поняла, улыбнулась и перестала курить при ней, уходила на кухню, на балкон или на лестничную клетку.
И от этого Харука стискивала зубы еще сильнее, очень хотелось разрыдаться.
Теперь она часто даже не ночевала дома. Ходила по улицам быстрым широким шагом, проводила ночи в барах, гостиницах и чужих квартирах, и иногда думала о том, что Мичиру, наверное, тоже тяжело смотреть на нее.
Харука думала об этом и сейчас, обнимая другую девушку и чувствуя под пальцами теплую кожу.
Это был не лучший, но единственный выход.

Солнце расчертило белый потолок желтоватыми светящимися полосами. Не то чтобы Харука находила разглядывание потолка увлекательным занятием, зато можно было не думать, просто смотреть на солнечные полосы и гладить пальцем теплое плечо.
Кровать у Макото была довольно узкой, так что спать так или иначе приходилось в обнимку. Тем более что, чувствуя тепло чужого тела рядом, было легче отвлечься. Разумеется, если не смотреть в лицо.
Потому что глаза у хозяйки квартиры были совсем потухшие, почти такие же, как и у самой Харуки, только с оттенком зелени. А еще у Макото появились грустные морщинки около губ, и выражение лица все чаще было каким-то почти умоляющим. И сережки она не носила, а держала в маленькой коробочке в ящике прикроватной тумбочки.
Они почти не разговаривали, ни по утрам, ни ночью. Харука сбрасывала звонок ей на мобильный, потом приходила, разувалась и проходила в комнату. Поначалу Макото каждый раз предлагала ей что-нибудь поесть и смотрела широко распахнутыми глазами. Но Харука уже тогда почти не чувствовала вкуса.
Потом они раздевались, ложились в кровать и забирались под одеяло, не выключая свет. Макото дрожала, а Харука прижимала ее к себе, гладила ее руки, плечи и живот, целовала шею, зарывалась лицом в пушистые каштановые волосы. Чувствовала тепло под своими руками и губами, чувствовала, как Макото вжимается в нее всем телом, почти слышала, как она кусает губы – то ли чтобы не застонать, то ли чтобы не заплакать. Все это было быстро, бессмысленно и пусто, как будто искусственный заменитель сахара или соевое мясо.
По сути, все это и было заменителем. Бессмысленно, пусто, да, но их обеих это устраивало. И они встречались один или два раза в неделю, гладили друг друга под тонким одеялом, занимались любовью, дрожа, как марионетки на веревочках, и засыпали со включенным светом.
А утром Харука разглядывала солнечные полосы на белом, слегка неровном потолке.
Иногда ей было жаль Макото, как было жаль их всех, но она быстро одергивала себя, ведь они все еще были воинами. Сильными, добрыми и смелыми. И жалость в этом случае была слишком близка к унижению.
Наверное, они поэтому и не разговаривали друг с другом, справедливо опасаясь, что непрошенная жалость прорвется сквозь сжатые зубы. Только с Усаги и при ней – разговаривали.
Только у нее до сих пор были яркие, ясные глаза. И каждый из них старался не дать ей увидеть то же, что видели они все.
Макото высвободилась из кольца рук Харуки, подцепила с пола джинсы и выудила из их кармана пачку сигарет. Встала, открыла окно и щелкнула зажигалкой, закурила.
Харука какое-то время смотрела на ее обнаженное тело, а потом закрыла глаза, отгораживаясь от реальности веками.
Рядом должа была быть другая девушка, нежная, изысканная, мягкая. Любимая.
– Не надо рассказывать Мичиру, – хрипло попросила Харука. – Она и так знает. Но рассказывать – не надо.
Макото не ответила. Может быть, кивнула, Харука не видела. За закрытыми веками была мягкая, золотистая чернота.
– Знаешь, сколько осталось? – спросила через пару минут Макото.
Харука знала. Они все это знали – сколько осталось времени. До тридцатого века, третьего тысячелетия, Хрустального Токио.
– Двести восемьдесят девять, – продолжила Макото, снова затягиваясь. –Совсем недолго.
Харука поморщилась, потому что знала, что это "недолго" – обманка, ложь. Даже год, месяц, день этого ожидания – бесконечно долгий срок. И смерть за ее левым плечом с каждым днем дышит все чаще.
Единственной, кто не чувствовал этого, кто проживал каждую жизнь, как первую, ярко и радостно, была Усаги. Их маленькая, глупая, любящая принцесса.
А они, кажется, растеряли всю эту любовь и всю эту веру, и теперь способны только защищать ее. Но хотя бы это они будут делать на совесть.
Когда Харука открыла глаза, Макото уже ушла. На кухне журчала вода - кажется, она мыла посуду.
Харука оделась, глянула мельком в зеркало, и, не прощаясь, вышла из квартиры привычным быстрым шагом.

Небо над Токио было почти ясным, хотя моросил небольшой дождь. Харука не стала накидывать на голову капюшон.
До Хрустального Токио оставалось двести восемьдесят девять лет, почти вечность.
По дороге домой Харука купила Мичиру цветы.