[menstrl]

Might as well post something, right?
Рандомно написавшийся отрывок из концепта в моей голове:

...Когда белые стены города показались далеко впереди, в долине, он едва не свалился с лошади - все тело скрутило острым, болезненным облегчением, в глазах горячо щипало. Но все-таки удержался, только согнулся ниже, ткнулся виском в гриву и крепче обхватил здоровой рукой лошадиную шею. Пальцы были холодные и едва двигались. Стен города он больше не видел, только холмы, травы по пояс, стремительно проносившиеся мимо, и закатное солнце, плескавшее в глаза пронзительно красным.
Силы держать поводья, править хоть как-то, ушли еще до полудня, теперь он только шептал - хрипло, с присвистом, каждое слово тяжело отдавалось в груди и во рту было солоно - шептал, как будто лошадь его понимал, как будто могла услышать за свистом ветра.
- Немного, - шевельнулись сухие губы. - Еще... немного.
Закат красил высокие травы красным, красным пах воздух, красным пропиталась вся его рубашка, испачкались пальцы и грива лошади, но он только тяжело глотал соль, с огромным трудом сдерживая кашель. Закашляешься - слетишь с лошади, и никто тебя больше на нее не поднимет. Закашляешься, закроешь глаза, расслабишь руку - полетишь с холма кубарем, и белые городские стены скоро тоже зальет красным.
Нельзя.
Нельзя, рано еще, еще немного.
Совсем чуть-чуть.
Уже совсем рядом.

Он не сразу понял, когда все вокруг остановилось, и еще какое-то время по инерции сжимал руки - здоровую на шее лошади, раненую - на груди. А потом звонкое, пронзительное, требовательное почти ржание вспороло воздух, и он очнулся.
Как будто мгновенно оборвался стук крови в ушах, тяжелый, горячий и гулкий, и вместо стука все его существо заполнила боль, холодная и красная, как закат.
Он еще смог разжать занемевшие пальцы - и земля тут же ударила его в раненое плечо, он замер, судорожно, отчаянно хватая ртом воздух.
Белые стены, высокие, стройные, стояли прямо над ним, ровно такие же, какими он их помнил, а он лежал на земле, беспомощный, раненый, в шаге от городских ворот, и не мог пошевелиться.
В глазах снова стало горячо и больно, он уже не знал, слезы это или кровь, вдыхал, вдыхал и никак не мог вдохнуть, и почти уже сдался - как оглушительно бухнули створки ворот, и сапоги быстро застучали по земле.

Еще немного.

Он дождался, когда в поле зрения вплыло чье-то размытое, подернутое золотистой дымкой лицо, и, собрав всего себя, все, что еще осталось, выдохнул:
- В-война...
Темнота сомкнулась над ним прежде, чем он успел договорить.

Внезапно апдейт:
Ему снился Лэ'О'Шаэ - белый камень, светлое дерево, золотые блики на хрустальных шпилях башен. Аккуратные мостовые - камешек к камешку, такие чистые, кажется, с них есть можно. Дома, украшенные резьбой по дереву, на каждом - свой, особенный узор. Стеклянные окна - золотые, бирюзовые, нежно-зеленые, родниково-прозрачные, словно кто-то разбросал по белому прибрежному песку драгоценные камни.
Город-сказка, город-легенда, человек не увидит сам - не поверит, как картинка в одной из старинных книг, только не выцветший, а живой и яркий.
Цветущая зелень деревьев и звон воды, падающей в чаши фонтанов из белого камня и хрусталя.
Запахи в воздухе - нагретой солнцем земли, травы, диких цветов, и чего-то еще, неуловимого, как небо после дождя.
Он взглянул на свое отражение в чаше фонтана - и отражение вспыхнуло золотом, рассыпалось мириадом радужных бликов на поверхности воды.
Лэ'О'Шаэ, город его детства, его сердца, город-мечта.
Давным-давно, годы назад, приезжая сюда, он видел его словно за тонкой прозрачной стеной - и не мог коснуться рукой, и тоска, которой он не знал имени, сжимала что-то глубоко в подреберье.
Но теперь, во сне, город улыбался ему, и его золотая улыбка отражалась в каждом хрустальном блике.

Он просыпался раз или два, и тревожность накатывала с новой, удушающей силой - но теплая, успокаивающе-тяжелая рука ложилась на плечо, и тихий голос, глубокий и мягкий, как улыбка Лэ'О'Шаэ, говорил:
- Все хорошо, Ари. Никто тебя больше не тронет.
И он снова проваливался в золотисто-радужную дымку сновидений.