В этом мире так много написано, и так мало сказано. У меня дрожат руки, когда я подношу нож к запястью. Кто-то сказал, что самоубийство – это трусость. Дурак. Кто-то сказал, что самоубийство – это смелость. Тоже дурак. Самоубийство – это беспросветная глупость. И я дура.
Я почему-то не умею говорить. Нет, я умею издавать звуки. Складывать их в слова, а слова – в предложения. Предложения – в текст. Я даже не заикаюсь. Но это все не то, это все другое. Я плачу – и никто не видит, как я сейчас шепчу что-то… Я знаю, что опять говорю не так, и не то. Сделайте же, хоть что-нибудь!
Я кричу, когда надо молчать.
Руки дрожат, и первый порез – мимо вены. Больно… Кровь как будто вскипает, и выливается – сначала по чуть-чуть, потом – сильнее…
Самоубийство – грех. Почему не грех – непонимание?
Я дура, дура… Я не умею говорить… Слова, слетая с моих губ, преломляются ледяными осколками и сыплются на пол. Я не умею…
Полоснуть ножом по запястью – на этот раз, со злости, задела вену. Опуститься на пол, закрыть лицо дрожащей рукой. Самоубийство – это очень больно.

Не автобиографично.