Здравствуй. Садись.
Ты приходишь все реже. Холод царапает кожу рук, когда я не слышу твоего дыхания. Ты живешь там, снаружи, я знаю. Но я не слышу тебя. Только помню, знаешь, помню, как ты приходила и садилась у моих колен, складывала руки и лицо поворачивала ко мне. Помню, как ты брала мою иссохшую ладонь в свои тонкие пальцы, гладила бережно, согревала теплом и дыханием.
Я забыл, как это - видеть.
Девочка моя, я помню, что ты забрала мою жизнь себе. Я помню, как мое сердце дрожало, пульсируя, в твоих хрупких руках, как я стирал соль губами с твоего лица. Я помню - такое не забывается, остается в памяти глубокими, зарубцевавшимися порезами, мозолями на руках.
Но я не вижу тебя, девочка моя.
Ты шепчешь, склоняясь лицом к моим ладоням, слова прощения. Ты гладишь мое лицо, целуешь веки, и я чувствую кожей, как ты плачешь.
Моя девочка, ты шепчешь, что отдала Господу мои глаза, чтобы оставить себе сердце.
А он, шельмец, забрал вместе с ними краски твоего лица, золото прядей твоих волос и аквамарин твоих глаз.
Ты плачешь, моя крохотная, хрупкая, слабая спасительница моя. Ты плачешь, и я слышу твое дыхание - прерывистое и четкое. Я слышу, как ты шуршишь тканью, комкая в руках подол платья. Слышу, как ты шепчешь и всхлипываешь тихонько.
Пока я слышу тебя, я верю в жизнь твою и в то, что с тобою вместе живу и я, окровавленное мое сердечко - это ты, родная.
Пока ты бьешься, пока приходишь и греешь дыханием мои истончившиеся руки - ни один Господь не заберет меня у тебя, тебя у меня.
Пока я тебя слышу.
Пока я тобой дышу.