Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Все-таки пусть висит.
Warning: в будущем слэш, гет, и куча всяких других извращений, наверное.
Не закончено.
читать дальшеСолнце садилось за грань ледяного океана, окрашивая его воды алым. Старому герцогу казалось, что вся кровь, которую он пролил за долгие годы жизни, пролилась теперь на ровную гладь океана.
Штиль и тишина. Ни ветерка. Все как будто замерло, боясь или не желая потревожить давнего своего повелителя. Старый герцог сгорбился, на его лице как-то особенно обозначились морщины, а седина была заметна даже на белоснежных волосах. Опустив в воду кончики пальцев правой руки, чувствуя, как холод колет кожу, он смотрел, как по ледяному океану удаляется от него сын. Его возлюбленный старший сын.
Тяжелую ледяную ладью толкали от берега длинными металлическими палками - океан не желал принимать своего сына, как будто и он тоже не хотел его смерти.
Штиль. Безветрие. Холодная соленая вода.
Эта тяжелая картина останется с герцогом до самой смерти. Ее резкие контуры будут вырезаны на его сердце ледяным кинжалом горечи.
Над замком Ллэй’р повисли черные флаги. Замок был в трауре. Ллэй’ри, люди замка, ходили по коридорам побитыми щенками в ожидании возвращения хозяина. Ощущение тени черной беды передалось даже слугам – блюда были пересолены, на ажурных статуэтках застыл тонкий слой пыли – впервые за несколько лет.
Только в одной комнате замка громко звучала музыка – тонкие звуки скрипки. По замыслу композитора музыка должна была быть бодрой и звонкой, но здесь она звучала, до тошноты жалко. Слуги, проходящие мимо двери комнаты, вжимали головы в плечи.
Раул, мастер Скэ, непревзойденный фехтовальщик земель Ллэй’р и нынешний наследник герцога Л’аммо, в очередной раз недовольно скривился и вырвал скрипку из рук стоящего перед ним юноши.
- Никуда не годится! – он отхлебнул вина и небрежно кинул инструмент на диван. – Рис’сэ, очнись, мы-то с тобой живы! Хватит горевать по моему безвременно усопшему братцу, тебе он никто.
Юноша вздрогнул, когда его скрипка упала на диван, поспешил подобрать ее и убрать в футляр.
- Я сочувствую вашему отцу и Ллэй’ри, разве это плохо?
- Это отвратительно, мой дорогой друг. Сегодня я наследую титул, мы должны праздновать!
Рис’сэ едва заметно скривился. Праздновать что-либо в день похорон родного брата – вот что он находил по-настоящему отвратительным. Но говорить это он не стал. Потому что восхитительного Раула Ллэй’рот этим не изменишь. Потому что восхитительному Раулу Ллэй’рот ничего не помешает выставить «дорогого друга» за дверь, пить и праздновать в одиночку. Потому что Рис’сэ этого отчаянно не хотел. Странным образом ему казалось, что, если Ллэй’рот будет праздновать в одиночку – праздник станет еще более отвратительным. А Рис’сэ не хотел, чтобы Раул стал еще больше противоречить всем его представлениям о морали и благородстве.
- Вот, выпей, - говорил между тем Ллэй’рот, пододвигая юноше бокал, - Выпей, а сыграю я, раз уж тебе это не под силу!
Рис’сэ нерешительно тронул ножку бокала – пить не хотелось, он и так выпил слишком много. Но расстраивать Раула, когда он в таком настроении, не хотелось еще больше.
Впрочем, Раул уже как будто забыл о собеседнике, тягучим, слитным, удивительно южным движением поднялся с дивана и в два шага подошел к фортепиано. Небольшой, но чудно сделанный инструмент жалобно скрипнул, когда Ллэй’рот откинул крышку, но послушно отозвался мелодичными звуками на мягкие прикосновения пальцев.
Раул играл что-то звонкое и переливчатое, оглядывался на Рис’сэ и смеялся в такт. Юноше было не по себе. Все происходящее казалось чудовищно неправильным. Если бы он мог – он бы остановил Раула, уговаривал он себя. Если бы мог.
А мелодия все тренькала по комнате, ударяясь о бокалы и бутылки, отлетая от стен. Так что стука в дверь никто не услышал. Зато не заметить вошедшего Рис’сэ, сидевший прямо напротив входа, не мог. А заметив – побледнел еще сильнее, и, вскочив, склонился в низком поклоне – как подобало кланяться хозяину дома, находясь в гостях.
Раул, спиной, выступающими лопатками почуяв напряжение, повисшее в комнате, обернулся, не прекращая, впрочем, играть.
- А вот и мой дорогой родитель! – с широкой улыбкой возгласил он. – Ну, как сплавили моего усопшего братца?
Рис’сэ с трудом подавил позорное желание зажмуриться. Раул откровенно нарывался. Впрочем, он всегда так изъяснялся, но… сейчас?! Когда его отец измучен потерей любимого сына? Ладно, к черту мораль, но должна же у него была остаться хоть капля благоразумия?
На бледных от природы щеках герцога играл легкий румянец. Это было бы красиво, но Рис’сэ знал, что это означает только одно – крайнюю степень ярости.
А Раул тем временем, не дожидаясь ответа, продолжал.
- Ну, что же вы стоите, па-апа? – шагнул в сторону дивана, небрежным жестом смахнул с него две пустых бутылки и одну не откупоренную, к счастью, не разбившуюся. – Садитесь!
В карих глазах Раула блестел откровенный вызов. Как бросок перчатки в лицо. Он продолжал нести какую-то вызывающую чушь, широко размахивал руками, изображая гостеприимного хозяина.
Из глаз старого герцога, обычно блекло-голубых, смотрела раскаленная добела ярость.
Рис’сэ замер, не в силах даже пошевелиться.
Герцог прервал монолог сына ударом кулака в стену. Поймал его взгляд, и заговорил, тихо, сквозь зубы, как будто сплевывая слова.
- Сегодня, гаденыш, твой старший брат отправился в последний путь. Ты, мало того, что не пришел на похороны… Ты еще и устроил этот… балаган.
- Конечно, - насмешливо скривился Раул, не отводя взгляд, - даже труп старшего братца важнее моих желаний, да?
Глаза герцога полыхнули белым пламенем.
- Память твоего брата тысячекратно важнее твоих желаний, щенок!
Раул побледнел. Поднял бровь и резко разорвал зрительный контакт.
- Да-аже так?.. Что ж, отлично, па-апа!
Взвившись с места, он шагнул в сторону, изогнулся, подхватывая с пола оставшуюся целой бутылку, и вихрем исчез из комнаты.
Рис’сэ обмяк, опустив наконец глаза и боясь посмотреть на старого герцога.
Солнце зашло давно, но, чтобы освещать тропу, ведущую к берегу океана, хватало луны.
Кругом лед. Кругом холод и лед.
Когда Раул Ллэй’рот был еще наивным юношей, он часто думал, что ненавидит эту землю. Что мечтал бы родиться где угодно, только не здесь. Где-нибудь, где есть что-то кроме снега, льда, и бессовестно холодных звезд. Где люди не выцвели, как буквы в старых книгах. Где время течет и пенится, а не стоит на месте, замершее и замерзшее.
Сейчас Раул вырос. И, мчась к берегу ненавистного когда-то Северного океана, думал только о том, чтобы копыта коня не скользили по обледенелой дороге слишком сильно.
Ветер пел, обтекая бока коня, наотмашь бил Раула по лицу. Холодный северный ветер, как же он ненавидел его когда-то… Ненавидел и любил одновременно, потому что во всей этой северной действительности лишь ветер был воплощением хоть сколько-нибудь сильной эмоции – ярости.
И если герцог Ллэй’р был – ветер, то его старший сын – холодное безмолвие океана.
Раул презирал его за то, что он был таким холодным и тусклым. Таким мертвым – даже при жизни. Чудовищно редко смеялся, почти никогда не думал о себе и не хотел забрать от жизни хоть что-нибудь.
«Ходячий труп, ты давно должен был сдохнуть!..»
Мчась по обледенелой дороге к берегу океана, Раул Ллэй’рот отчаянно боялся. Потому что, узнав о смерти брата и увидев поблекшие глаза отца, он понял, что сам выцветает. Как будто это проклятие. Как будто второй среди Ллэй’р обязательно должен быть отмороженным.
Соскочив с коня, Раул достал из седельной сумки бутылку с вином и побежал вдоль берега, высматривая в мертвых водах одному ему известную цель.
Он сам хотел стать наследником. Хотел хоть что-то значить.
А когда стал, понял – хоть и сам боялся в этом признаться – что теперь ему никуда не деться от этих безмолвных льдов и выцветших людей. Никуда.
Ему оставалось злиться – и он злился. Самозабвенно, так ярко, как только мог.
Высмотрев, наконец, белесое пятно – ледяную ладью, отплывшую не так уж и далеко – сказывался штиль, Раул взвесил в руке бутылку и прицелился. Сжал зубы, до рези в глазах вглядываясь в плавучий гроб брата.
- Счастливого пути, братишка! И никогда сюда не возвращайся!
Бутылка разбилась о корму, забрызгав ладью вином и осколками стекла.
На счастье.
Всю обратную дорогу Раул гнал коня, как бешеный. Пошел снег. К счастью, просто редкие хлопья, северных метелей и вьюг не выдерживали даже северные же кони – по уверению конюхов, самые выносливые звери на свете.
Сердце наследника Ллэй’р стучало, как сумасшедшее, и даже головокружительная скачка не смогла его унять. Самому себе Раул казался птицей, пойманной в клетку, гордой южной птицей, задыхающейся, ранящей горло холодным северным воздухом.
Никогда.
Больше никогда.
Не получится вырваться отсюда, не получится убежать. А где взять смелости, чтобы жить здесь, и как смирить гордость, чтобы смириться с этим – знает, наверное, только ветер.
Хмель и видимость праздника выветрились из взгляда и движений Ллэй’рот. Теперь он был зол, как бледный волк, и слуги шарахались от него так же, как шарахались бы от этого страшного животного, если бы оно свихнулось и примчалось в замок.
Раул хотел побыть один. Чтобы никто, ни одна северная сволочь не узнала о том, как же ему осточертело лгать себе. Другим – к черту, это можно, это не сложно, и не выворачивает душу наизнанку. Но с собой Раул привык быть честным – чудовищно тошно, когда не можешь сказать правду совсем никому, даже себе.
Но признаться в том, что его поймали, было не легче. Поймал чертов братец, так не вовремя сдохший, чертов отец и чертов Север. Белый лед и стремительный ветер.
Добравшись до своей комнаты, Раул с силой врезал кулаком в стену. Как будто это могло помочь.
Дверь скрипнула, и чуткий от природы слух Раула уловил это, несмотря на эмоциональный раздрай.
Единственным во всем замке человеком, который входил в эту комнату без стука даже когда ее владелец был в таком состоянии, была леди Паула, горячая и прекрасная женщина, счастливая обладательница шикарных угольно-черных волос и манящих шоколадно-карих глаз.
Вторая жена герцога, мать Раула. Единственная на всей этой сумасшедшей земле, с кем он мог разговаривать по-человечески.
Прикрыв дверь и опершись на нее спиной, леди Паула посмотрела на сына, ласково и пристально одновременно. В довольно простом, без лишних украшений платье оранжевого шелка она выглядела необыкновенно соблазнительной. Юная гостья с далекого юга, чудом оказавшаяся здесь, в царстве вечного льда.
Только приглядевшись, можно было заметить тонкие морщинки на лбу, у губ и в уголках глаз. Южане жили меньше жителей севера, но почти до самой смерти выглядели не старше тридцати. А леди Паула умела следить за собой – только руки выдавали ее настоящий возраст, и леди приобрела привычку прятать их в длинных рукавах платья.
На самом деле прекрасная обольстительница была старше своего мужа на два года. Но об этом не знал даже сам герцог.
А Раул знал. Он вообще хорошо знал свою мать, пожалуй, лучше всех людей, живших на этой земле когда-либо. И сейчас, глядя в теплые глаза леди Ллэй’р, он видел там искорки радости и медленно холодел.
- Что случилось, мой мальчик? Ты злишься? – в бархатном голосе Паулы слышалось удивление.
С трудом отведя взгляд, Раул провел ладонью по волосам.
- Мама.
- Паула, ma Раул, я же просила, зови меня просто Паулой.
Раул вздрогнул. Да, просила. Прекрасная леди не хотела, чтобы ее звали матерью. Она хотела до самой смерти оставаться юной, желанной девушкой.
- Хорошо… Паула. Да, я злюсь. Считаешь, необоснованно? – говоря это, Раул был страшно похож на отца, хотя он бы мгновенно вспыхнул, скажи ему это кто-нибудь.
- А что не так? – все еще удивленно захлопала ресницами Паула. – Мне кажется, все прекрасно. Мой мальчик, ты наконец-то возьмешь то, что принадлежит тебе…
- Вон.
Леди Ллэй’р осеклась. Ее сын смотрел на нее, и его глаза темнели от ярости.
- Прости, что?.. – на миг леди потеряла маску очаровательной невинности и смотрела на сына холодно и расчетливо.
- Что слышала, П-паула… Вон!
Сказать, что леди была удивлена, значит не сказать ничего. Ее сын, ее кровь и плоть, единственный любимый и родной… так?! И это за все, что она для него сделала?..
Но Паула прекрасно понимала, что разговаривать с Раулом, когда он в таком состоянии, невозможно. Ничего, она все объяснит потом. Все уладит. И они снова будут сидеть рядом и пить вино, он будет перебирать ее волосы, а она будет смеяться.
Кинув на сына укоряющий взгляд, леди удалилась, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Раул обессилено опустился на пол.
Лихорадка. Южная лихорадка. Угас – всего за три дня. Совпадение, ха! Роковое стечение обстоятельств! Тьфу…
Запрокинув голову, он чуть слышно застонал.
Было чертовски больно осознавать, что в этой ледяной клетке его, выходит, заперла собственная мать.
Апд.
читать дальше«Север – это большие, и очень разные земли. Лес и скалы, снежные пустыни и океан. Единственное, пожалуй, общее на всех северных землях – там не бывает весны».
Именно эти слова вспоминал Алек, юноша шестнадцати лет, совсем еще мальчишка, сын средней руки торговца, вместе с отцовским обозом въезжая на земли Севера. Никогда раньше он здесь не был, но много слышал. И много читал.
Юноша слегка улыбнулся, вспоминая; ведь о Севере ему рассказывал Р’ри, это ведь его родина, его страна и его земля, которую он так любит. И скоро, уже совсем скоро, Алек сможет увидеть его в окружении всей этой безвесенней красоты, такого родного и прекрасного. Осталось совсем чуть-чуть – и он сможет увидеть улыбку на лице Р’ри, такую тонкую, едва заметную, но теплую, и удивительным образом меняющую весь его облик.
Утром обоз перевалил через горную цепь, природную границу, отделяющую земли Севера от всего окружающего мира, и сейчас неспешно въезжал на земли Ллэй’р – одного из самых сильных герцогств Севера.
Уже после того, как Р’ри уехал домой, твердо пообещав ждать, сколько потребуется, Алек много читал о Севере в целом и о герцогстве Ллэй’р в частности. Оно было расположено достаточно южно, здесь бы расти как раз густым, черно-зеленым северным лесам, окутывающим подножия пограничных гор с северной стороны. Но как раз здесь великий Северный океан резко вдавался в сушу, обдавая ее своим ледяным дыханием. Именно поэтому герцогство Ллэй’р – страна бескрайних снеговых равнин и ледовых полей, и только у самого океана высятся мощные скальные гряды.
Все это Алек знал из книг, но представить это зрелище так, чтобы было не страшно увидеть воочию, чтобы не кружилась голова от осознания древнего величия этой земли – не мог.
Здесь действительно не было весны, хотя за горной цепью пограничья уже вовсю чирикали птицы и пела капель. На Севере – только долгая зима и скоротечное, холодное лето. И сейчас была зима.
Алек ехал, озираясь по сторонам, чуть не сваливаясь на землю. Прекрасный, холодный, но такой живой Север. Рассказы Р’ри, простые и точные, непостижимым образом заранее вселили в мальчика любовь к этой странной земле, земле, которая подарила ему возлюбленного – такого нежного и заботливого, такого до дрожи красивого, доброго и честного.
Так что по дороге до замка Ллэй’р – сердца герцогства – Алек не скучал. Но чем ближе они подъезжали, чем короче становился путь, который еще нужно было проехать, тем сильнее билось его глупое сердце. Когда они наконец въехали во двор замка, Алеку уже было жарко.
Соскочив на землю, мальчик нашел глазами отца и торопливо подошел к нему. Почтенный торговец, кажется, был крайне доволен поездкой, которая сулила солидную прибыль – все-таки, торгуют не с кем-нибудь, а с самим герцогом! И младший сын, у которого неожиданно появились такие ценные связи, теперь вызывал у отца гордую и довольную улыбку.
- Чего тебе, сын? - улыбаясь, спросил он подошедшего Алека.
- Папа, я побегу Р’ри искать? Пожалуйста!
- Алек, это все-таки замок герцога, – умные глаза торговца смеялись, ведь когда-то он и сам был вот так же влюблен, ярко и нетерпеливо. - Подожди, нас встретят.
Алек раздраженно поморщился, но перечить не стал. Он и так был благодарен отцу, что тот взял его с собой в поездку – обычно младшего сына оставляли дома, с матерью и сестрами.
Еще долгих полчаса Алек бродил по двору замка бесцельно, только что на людей не наталкивался. Скоро. Совсем скоро он увидит Р’ри, увидит его прекрасную улыбку, его лицо…
Герцог Ллэй’р появился во дворе собственной персоной, тихо и неожиданно, оглядел двор и замерших торговцев, и уверенно направился к Алеку.
Алек уже видел его несколько раз, но всегда – издалека. Он помнил, конечно, его лицо, очень необычное, видел отголоски его черт в Р’ри, но никогда – так близко. И сейчас, когда герцог подошел почти вплотную, Алек разглядел в его лице, в его движениях и жестах какую-то неизгладимую тоску и усталость.
Сердце мальчика сжалось.
Герцог Ллэй’р положил тяжелую ладонь на плечо мальчишке, и сказал, тихо и отчетливо.
- Мой сын, Р’риэр, вернулся к океану четыре дня назад. Он любил тебя, я знаю. Ты можешь рассчитывать на любую помощь, которую я смогу оказать.
В это мгновение Алек как будто оглох и ослеп. И понял, что на этих прекрасных землях для него, Алека, теперь больше никогда не будет весны.
Апд.
читать дальшеКогда сторонние люди приезжают на земли Севера, они видят в местных жителях странных, непонятных аборигенов с холодными лицами и абсолютным отсутствием логики. Им, как правило, нет необходимости вникать в мировоззрение этих людей, пытаться понять их мысли и чувства, ведь посещают Север в основном торговцы, или просто очень занятые люди, сугубо по своим делам.
Люди Севера ничего не имеют против чужаков, но ни один северянин никогда не пустит их в свое сердце и душу. С ними будут вести дела, разговаривать вежливо и спокойно, но ни один северянин не рассмеется при чужом и не заплачет.
Дети океана и холодного солнца.
Каждый из них с молоком матери впитывает: ты – ах’Лэри, ты – человек Севера. Север – твоя земля, твоя родина, ты плоть и кровь ее, разум и душа ее. Ах’Лэри не всегда рождаются в землях Севера, но всегда приходят сюда, рано или поздно, чтобы потом, после смерти, их отпустили на ледяные воды океана.
Ах’Лэри верят, что после смерти они возвращаются обратно в океан, туда, откуда пришли когда-то их души. Верят, что смерть – это просто возвращение домой. Горюют о своих погибших, но лишь потому, что не смогут больше видеть их до срока. А живут люди Севера долго, очень долго.
Самоубийство – немыслимо для них. Если ты сам обрезал нить своей жизни, то ты больше не ах’Лэри. Океан не примет твое окоченевшее тело, так же, как не примет твою зачерствевшую душу.
Самое страшное – не вернуться домой. Потеряться в бесконечном ледяном лабиринте, никогда больше не почувствовать ласковых прикосновений океана. Тем, кому суждено стать потерянными, выпадет руна Яр, самая страшная и тяжелая из рун Скэ.
Цвет смерти – белый, как рука Северного океана. Цвет скорби – черный, как след, что оставляет после себя огонь, безжалостный жар.
Если ты – ах’Лэри, то ты чувствуешь это всей душой, и не важно, где ты родился и кто твои родители. Если ты – ах’Лэри, то ты любишь свой Север и до, и после смерти.
Старший сын герцога Ллэй’р был ах’Лэри, человеком Севера до мозга костей.
Столь же холодный внешне, и так же прячущий в душе нежное тепло, ласковое, не обжигающее пламя. Он улыбался едва заметно, и редко смеялся – только с теми, кого считал своими. Он был спокоен, он ладил со своей душой. И часто, стоя на ледяной кромке океана, касаясь пальцами воды, он чувствовал ответное прикосновение, ответную любовь.
Он не ждал, что его так быстро заберет к себе океан, но не боялся смерти. Только жалел отца, которому придется гораздо тяжелее, когда Р’риэр уйдет в последний путь.
Последний.
Когда он закрывал глаза в последний раз, он знал, что никогда больше их не откроет, растворится в ледяных водах и погрузится в блаженный покой.
Но тем не менее, он открыл глаза.
И увидел прямо напротив себя огромное, горящее солнце.
Первым, что почувствовал Р’риэр, старший сын герцога Ллэй’р, после пробуждения, было удивление. Вторым – страх. Он впервые боялся так самозабвенно, так чудовищно. Потому что все, что он знал, во что верил, он разрушил одним движением век.
Солнце, огромное, втрое больше человеческой головы, смотрело на Р’риэра огненным глазом, и, хотя тело его не чувствовало жара, душа корчилась в страшных судорогах.
В чувство его привели голоса.
- Кор, гляди – новенький.
- Сам вижу, не слепой.
Какая-то сила вздернула Р’риэра в вертикальное положение и голос сзади сказал:
- Добро пожаловать, утопленничек.
Р’риэр вздрогнул и обернулся. Ощущения были странными. Он как будто не чувствовал своего тела, как будто управлял им голой силой воли, без посредничества мозга и мускулов. Но, тем не менее, он мог видеть, слышать и двигаться.
- Не по себе? Сам таким был, правда, ну очень давно. Разберешься. У тебя на это еще много времени.
Теперь Р’риэр видел того, кто говорил с ним. Темно рыжие волосы, глаза очень красивого бледно-зеленого цвета, нос прямой, с едва заметной горбинкой, жилистое, худое тело. И не сразу понятно, что же с этим человеком не так.
- Хватит пялиться, я и так знаю, что несказанно прекрасен. Вставай!
Незнакомец протянул руку и вздернул Р’риэра на ноги. По крайней мере, земля качнулась и ушла ниже. Тело по-прежнему не чувствовалось.
И тут Р’риэр наконец понял, что не так с его собеседником. Волосы, одежда, бледная кожа, даже глаза – все было покрыто тонким слоем изморози.
- Хватит пялиться, сказал. Ты сейчас не лучше выглядишь.
Собеседник был мертв. Мертв, как и он, Р’риэр. Окончательно и бесповоротно.
Вот только посмертие старший сын герцога Ллэй’р, истинный ах'Лэри, представлял себе совсем по-другому.
Апд.
читать дальшеНикто из тех, кто знал об этом месте, кто был здесь, существовал здесь, не мог найти ему названия. Ледяное, мертвое безмолвие. Глыбы льда, белого с отливом в синий, черные деревянные обломки, торчащие из трещин. Тысячи людей - мертвых людей с поблекшими глазами. И поверх всего этого жуткого великолепия - как будто припорошено снегом, подернуто прозрачно-белой пеленой. Каждая частичка здесь говорила тебе - ты мертв. Ни к чему шевелиться и думать.
Только в глубине этого странного места, посреди бледной ледяной равнины - замок. Странное строение из грубых каменных глыб, как будто вплавленных в ледяной массив. И ворота из черного, замерзшего дерева.
Только здесь - топят камины. Только здесь - еще есть жизнь, горестная, яркая, и чудовищно неуместная здесь.
Владыка.
Так называли хозяина этого замка те немногие, кому еще хотелось кого-то как-то называть здесь. Так он сам себя называл.
Он являл собой полную противоположность этому ледяному месту, пропахшему смертью. Он был живой. Он был настолько живой, насколько это вообще может быть возможным, и эту свою жизнь он бы не отдал никому, несмотря ни на что. И он был горячим. О, каким же он был горячим!..
Каждый раз, когда Кор'ри'тэ приходил к нему, касался его кожи или проводил ладонью по волосам, он каждой капелькой своей еще живой души, запертой в мертвом теле, чувствовал, как начинает оттаивать. Как эти прикосновения помогают ему не свихнуться и не забыть о том, кто и что он есть.
Таких, как Кор, здесь было чудовищно мало. Почти не с кем поговорить, почти не к кому прикоснуться. Большинство ах'Лэри - а сюда попадали только они - становились здесь действительно трупами, несмотря на возможность передвигаться и соображать. Они просто не хотели этого. Умирая, они были полностью готовы к смерти и принимали ее, как данность. И только те немногие, у кого были причины не сдохнуть, остаться живыми в этом безмолвном холоде, составляли Кору компанию. Но все они затухали со временем. Переставали говорить и двигаться. Замирали и умирали. Конечно, приплывали новые, но и с ними со временем происходило то же самое.
Поначалу, только очнувшись здесь, Кор пытался вести счет времени. Пытался трепыхаться, как бабочка, завязшая в прозрачной ледяной смоле. Но с каждым днем это становилось все сложнее. Что толку, в конце концов? Отсюда никогда, никак не выбраться. А если даже, каким-то чудом, это удастся тебе, там, за пределами этого места, за кругом ледяных скал, едва видных с берега, ты будешь просто трупом. Окоченевшим трупом, без малейших проблесков жизни и сознания.
Владыка был другим. Полная и окончательная противоположность, живой и теплый. Горячий. Яркий. У него внутри как будто горел огонь - еще чуть-чуть, еще одна вспышка - и сгорит все, рассыплется в труху и пепел. Но пока - еще горит, и это горячее пламя ласкает измученные души пленников этого ледяного места, и согревает их обледенелые тела. К Владыке тянутся, льнут, как замерзшие путники к зажженному камину. Вот только большинству не интересно в нем ничего, кроме этого огня.
Если бы кто-то вот прямо сейчас, сию минуту, секунду, подошел бы к Кору, оперся бы, как и он, о черный деревянный обломок, и спросил бы, что он чувствует к этому человеку… человеку ли? Кор бы не ответил. Бросил бы что-нибудь смешное и глупое, вроде сравнения с теплой печкой, но по-настоящему бы не ответил. Потому что сам давно отчаялся разобраться в этом. Глубоко в его изувеченной холодом и пленом душе взлетал и падал сумасшедший клубок чувств, чудовищно противоречивых, но одинаково ярких. И только в одном Кор был абсолютно уверен - причиной этих чувств был сам Владыка, а не обжигающие прикосновения, которые он дарил его телу.
Тем не менее, даже просто прикосновения помогали избавиться от липкого и холодного страха - страха исчезнуть, остаться всего лишь трупом, навечно. И помогали не только ему.
Так что, глядя на то, как новенький что-то там разглагольствует, изредка неловко взмахивая руками, Кор слегка усмехался, уже решив, кто и как поможет ему вправить мозги новичку.
Заодно, может, этот пробудет живым и осознанным чуть-чуть подольше.
Апд.
читать дальшеПосле смерти наследника на герцога Ллэй'р свалилось совершенно чудовищное количество дел. Конечно, можно было поручить что-нибудь Раулу, но герцог пока не был готов так рисковать. Рано или поздно, конечно… но не сейчас.
То, что скоро он что-то упустит, было предсказуемо, и герцог только надеялся, что это будет что-то поправимое. Увы, кажется, его надеждам было не суждено сбыться.
Когда Ах'рэ, склонив голову, сообщил герцогу о намерениях Алека, герцог поначалу не поверил своим ушам. Но, хотя уши могли лгать, Ах'рэ лгать не мог. И, увидев в его глазах беспокойство, спрятанное за привычной иронией, герцог почти бегом кинулся прочь.
Коня. К берегу. Срочно.
Кажется, он проморгал что-то безумно важное. Заботясь о герцогстве, забыл о себе. Так часто было, и герцог часто корил себя за эту ошибку, но так крупно он не просчитывался еще, кажется, никогда. По крайней мере, в этом направлении.
Он сам не заметил, когда приезжий мальчик, возлюбленный старшего сына, стал ему дорог. Но сейчас, думая об Алеке, герцог часто ловил себя на мысли, что, даже готовясь отплыть в последнее плаванье, его Р'риэр все равно позаботился о своем старом отце.
Алек стал как младший сын. Совсем ребенок, яркий и живой мальчик. Не обжигающий, но теплый. Как будто мерцающий изнутри. Чем-то он напоминал самого герцога в юности.
Такой же упрямый. Такой же принципиальный кретин.
Спешившись у берега океана, герцог прищурился, оглядываясь. Алек отыскался почти у самой кромки воды - мальчишка, пыхтя, медленно сталкивал на океанские волны грубо выдолбленную в глыбе льда лодку.
Герцог не удержался и закатил глаза, хотя было… страшно.
Он чувствовал сердцем, что этот мальчик сыграет какую-то безумно важную роль в его жизни. Что он должен сыграть. Иначе все пойдет прахом - лично для него, Л'аммо, герцога Ллэй'р.
И, кроме того, он просто привязался к нему. Просто, по-человечески. Не как герцог Ллэй'р, не как правитель и повелитель, а просто как человек. Усталый, старый человек, меньше месяца назад потерявший сына.
Едва заметно прикусив губу, герцог вздохнул.
- И кто помог тебе ее сделать?
Алек дернулся, обернулся и вспыхнул. Мотнул головой и поджал губы, как будто заранее готовясь спорить.
- Не скажу.
- И почему же?
- Потому что виноват все равно я. И они не при чем.
Уголок губ старого герцога почти против воли дернулся - какой чудесный мальчишка, все-таки. Какой бы замечательный вышел из него помощник. Честный, сильный, ответственный. Только дурак. Непрошибаемый и упрямый дурак.
- Я сам это знаю, Алек. - Л'аммо снова вздохнул, провел рукой по лбу. - И куда ты собрался?
Алек опустил глаза и какое-то время молчал, собираясь с мыслями. Сцепил в замок замерзшие пальцы, потом снова поднял голову и заговорил, четко и быстро, дрожа и сжимая пальцы, пытаясь согреть.
- Я к Р'ри. Не отговаривайте меня, пожалуйста. Я все равно поплыву, а если вы будете сейчас спорить, то всем будет только еще хуже. Я слышал, и читал, что каждый из вашего народа после смерти возвращается в обитель океана, вашего… как будто отца, того, кто создал вас. И если Р'ри сейчас там, то я должен поплыть к нему. А если нет, то мне все равно нужно плыть, ведь вы спускали его на воду именно здесь, я узнавал. Я найду его, обязательно. В конце концов, я обещал приехать, как только смогу.
Мальчишка остановился, переводя дыхание, а герцог молчал, почти незаметно кусая губы. Как бы он сам хотел быть сейчас на месте этого сумасбродного мальчишки. Как бы он сам хотел оказаться таким же, когда умирала Ал'риэ. Как бы он хотел, чтобы от него никогда не зависели жизни Ллэй'ри.
А Алек смотрел на него с невыразимой смесью надежды и отчаянной решимости во взгляде, и пытался отогреть замерзшие пальцы.
Герцог понимал, что нужно что-то ответить, но что ответить - не знал. Что, в самом деле, можно сказать человеку, потерявшему близкого?
- Это же невозможно, Алек.
- Даже если. Я же… я же стану сам себе отвратителен, если этого не сделаю. И как я посмотрю Р'ри в глаза там, после смерти? Я же обещал приехать. Обещал, понимаете?
- Ты не можешь. Он… он умер.
Слова комом в горле, и как-то резко и неожиданно сильно болит голова, и сил смотреть мальчишке в глаза почти не осталось. А он стоит тут, такой весь яркий и порывистый, живым напоминанием о том, что ты, Л’аммо, мог бы стать таким же, если бы не родился герцогом. И, честное слово, тебе ли его отговаривать, когда ты хочешь больше всего на свете бросить все, и отправиться с ним? Быть просто Л'аммо, не герцогом Ллэй'р?
- Мне все равно. Понимаете, герцог, я же люблю его. Мне не важно, кто он и какой - мужчина ли, женщина, знатный человек или простолюдин, южанин или ах'Лэри. И тем более мне не важно, живой он, или мертвый. Единственный, кто мог бы заставить меня остаться сейчас - это Р’ри, но его здесь нет. А я обещал ему приехать. И я люблю его, и мне не важно, кто собирается отнять его у меня, пусть даже сама смерть.
Герцог прикрыл глаза. Над океаном свистел ветер, не то чтобы очень сильный, но со штилем, царившим здесь в день похорон Р'риэра, не сравнить. Медленно, очень медленно герцог кивнул. Открыл глаза. Сделал несколько шагов к лодке, оглядел то, что Алек приготовил с собой в путь. Снял с шеи цепочку с руной Керт, обещающей счастье, и положил к остальным вещам. Повернулся и пошел прочь от берега.
Все это время он не смотрел на Алека. Ветер свистел пронзительно и тоскливо, и только этот ветер, пожалуй, знал, что творилось тогда у него на душе.
Апд.
По хорошему, не надо бы пока выкладывать, не законченная сцена, но пусть.
читать дальшеНынешний герцог Ллэй'р всегда избегал просить кого бы то ни было о помощи. Не важно, кого. Не важно, почему. За долгие годы он привык к тому, что он сильный, и он встречал мало людей сильнее себя. А просить помощи у слабого - значит взваливать часть твоей собственной ноши на его плечи, которые могут не выдержать. И смотри потом, как по белоснежному льду растекается кровь, которая должна быть твоей…
Будь его воля, герцог делал бы сам все. Но, увы, даже он не был настолько силен.
И сейчас был как раз тот редкий случай, когда приходилось просить. Пальцы от этого холодели, и тянуло сжимать руки в кулаки.
Тем более, в этот раз все было еще хуже.
Просить предстояло сына.
Р'риэра Л'аммо никогда ни о чем не просил - тот и так делал все, что было в его силах, помогал отцу, как мог. И как же Л'аммо был благодарен ему за это…
Но его больше нет. Да и не смог бы он того, что так нужно сейчас.
В груди ныло, то ли из-за мальчишки, уплывшего в одиночку в холодные объятия Океана, то ли из-за собственного неведения и бессилия.
Дернув головой, герцог пару раз ударил в дверь костяшками пальцев.
- Сдохни!
Голос был нервным и злым, но, кажется, трезвым, так что герцог рискнул толкнуть дверь и войти.
- Я же ска… о!
Раул лежал на диване и выглядел, честно сказать, отвратительно - как будто за время, прошедшее с момента их последней встречи, он спал едва ли десять часов. Герцог раздраженно дернул уголком губ, злясь больше на себя, чем на сына. За то, что не занимается им, теперь наследником, будущим герцогом. За то, что не занимался им раньше, находил самые разные, самые неоспоримые предлоги не контактировать со странным, не похожим на него мальчиком.
Теперь придется расхлебывать.
Только вот начало получится из рук вон плохое - в том, что его просьба разозлит Раула еще больше, герцог почти не сомневался.
- Чем обязан, ваша светлость? - насмешливо вопросил Раул, накидывая рубашку. - Вы уж простите, что я в таком виде, не ждал!
Все-таки сжав кулаки и опустив взгляд, герцог заставил себя промолчать и подождать пару секунд.
- Я прошу у тебя помощи.
Слова повисли в неожиданно возникшей тишине, завязли, как в густой смоле.
- О. Надо же. Час от часу не легче. И что же я могу сделать для такого как вы, отец?
Проглотив очередную порцию яда, герцог снова заговорил, тихо и предельно коротко.
- Алек отправился в Океан. Живой. Я прошу, чтобы ты посмотрел его судьбу для меня.
Все время, пока говорил, Л'аммо не поднимал глаз. Это ведь все равно что попросить - сунься в пасть к бледному волку. Или - постой на краю обрыва в снежную бурю. Может, обойдется, а может?..
Тихие шаги Раула, едва слышные, босые ноги тонут в ворсе ковра. Слышно, как он останавливается совсем рядом и тихо-тихо говорит:
- Этот мальчишка так для тебя важен?
И герцог Ллэй'р, сильный, умный и опытный, не знает, что ответить.
Апд.
читать дальшеНа этот раз даже здесь было тревожно. И по воде шла рябь.
Даже здесь, в этом тихом месте, куда Раул сбегал от окружающего жгучего холода с детства, даже здесь проклятые ледяные щупальца достали его. Дотянулись, просочились сквозь щели его тщательно скрываемой неуверенности в себе, через болезненную жажду любви и тепла.
Даже сюда.
И, все-таки, здесь было прохладно. Не было давящего холода, только легкая прохлада, и Раулу невольно подумалось, что он никому не позволит разрушить это.
Хрупкое, призрачное видение его внутреннего мира. Казалось, это место находится внутри него, где-то между ребрами.
Такое зыбкое, и такое реальное. Неповторимое.
Полупрозрачные горные вершины, и в долине между ними, как вода в огромной чаше, озеро. Берег, покрытый изморозью, черные камни под прозрачной зеленоватой водой - он никогда не дотрагивался до дна, но знал, что оно покрыто тонкой корочкой льда, и это знание заставляло его вздрагивать.
В этот раз по воде шла рябь, хотя ветра не было.
Нужно просто зачерпнуть воды в ладони.
Это так страшно и притягательно одновременно. Ледяная вода касается рук так мягко, как не сможет коснуться никогда ни один человек, и застывает в ладонях льдом.
В этот прозрачно-зеленый лед вмурованы, как мухи в янтарь, твои мечты и чаяния. Крошечные осколки, из которых сложится рано или поздно твоя судьба. Где-то там, в глубине льда, спрятана и твоя смерть.
Ты держишь в руках себя самого, свою человеческую суть, хрупкую и всесильную.
Ты держишь в руках непреложное знание о том, что будет. Держишь тонкие, полупрозрачные нити своих возможных судеб.
Это непредставимое ощущение, и чудовищно сложно - не остаться здесь навсегда, заворожено глядя в ладони.
Особенно - когда снаружи только безжизненный, изматывающий холод.
Но еще сложнее - побороть искушение скользнуть по нитям своей несбывшейся жизни к другим. Таким же призрачным, и не менее реальным. Увидеть глаза этих людей, увидеть всю их суть и сущность, до капли.
Именно то, что нужно сделать сейчас.
А одно неверное движение измученного сознания - и все, конец. Твоя собственная ниточка порвется, лед разлетится осколками, и тебя не станет.
…На Севере всё это называют - рунами Скэ.
Когда Раул выныривает, первое, что он чувствует - это холод. Пронизывающий до костей холод, стойкая ледяная дрожь, как будто он не только руки окунул в озеро, а нырял туда целиком.
Он опускает взгляд на свои ладони, и видит все тот же лед, серебристо-зеленоватый, полупрозрачный. И начертанную на нем руну. Всего одну.
Погружение страшно измотало его в этот раз, и, желая только рухнуть обратно на диван, он смотрит на отца и произносит:
- Лэ. Руна «Север».
Лед в его руках тает, и вода просачивается сквозь пальцы.
Апд.
читать дальшеЕё звали Ал'риэ. И когда-то ее серебряное имя знали и любили. Когда-то это имя произносили теплые, живые губы, произносили с любовью и неземной нежностью. Когда-то она и сама соответствовала своему имени в полной мере - тонкая и живая, светлая. Р'риэр помнил ее глаза цвета самого океана, и ее руки, обнимавшие его, тонкие пальцы, ерошившие ему волосы.
Ему было почти шесть лет, когда она умерла. И до самого последнего дня, когда он видел ее живой, она была почти прозрачной, но в ее глазах жизнь горела ярче, чем где-либо еще. И такой он ее запомнил.
Тем страшнее было видеть ее здесь.
И видеть ее такой.
Он нашел ее случайно. У самой кромки берега она сидела, опустившись на лед, подогнув под себя колени. В изгибе ее спины, в положении рук было все то же изящество, что и при жизни. Казалось, сейчас она вздохнет, встанет и улыбнется ему.
Но в ее лице не было ничего живого. Когда-то подвижное, оно застыло навечно, скованное смертным холодом. И, глядя на него, Р'риэр чувствовал, как его собственная живая душа замерзает.
Ее прозрачные глаза потемнели и казались почти черными под корочкой инея. Ее губы были изогнуты в улыбке, но казалось, что улыбается она через силу. На ресницах серебрилась ледяная крошка.
Мертвая.
Совсем, совсем мертвая.
Наверное, он бы заплакал, если бы мог. Если бы его тело не было таким же холодным, окостеневшим трупом, как и ее.
Прикосновения к плечу Р'риэр не почувствовал, и очнулся только тогда, когда его слегка тряхнули. Обернувшись, он увидел того, кто нашел его на берегу пять… или шесть дней назад? Время в этом чудовищном месте, казалось, тоже умерло.
- Продолжишь предаваться унынию - станешь таким, как она.
Р'риэр внутренне вздрогнул и дернул плечом, сбрасывая руку собеседника. Кор, так, кажется, его называли тогда, на берегу, не обиделся - или, по крайней мере, никак не показал этого. Впрочем, это было не так уж и сложно - здесь.
- Страшно, да? - в его голосе как будто звучала жалость.
Р'риэр пожал плечами. Соглашаться не хотелось, но спорить было глупо. Такого невозможно не бояться.
- Пойдем. У меня есть к тебе дело. Если, конечно, не хочешь окоченеть окончательно.
- Не хочу.
…Позволяя увести себя прочь от берега, Р'риэр не удержался и обернулся на фигуру у кромки воды.
- Знал ее?
- Она моя… она была моей матерью.
И я по-прежнему буду рада фидбэку)
Warning: в будущем слэш, гет, и куча всяких других извращений, наверное.
Не закончено.
читать дальшеСолнце садилось за грань ледяного океана, окрашивая его воды алым. Старому герцогу казалось, что вся кровь, которую он пролил за долгие годы жизни, пролилась теперь на ровную гладь океана.
Штиль и тишина. Ни ветерка. Все как будто замерло, боясь или не желая потревожить давнего своего повелителя. Старый герцог сгорбился, на его лице как-то особенно обозначились морщины, а седина была заметна даже на белоснежных волосах. Опустив в воду кончики пальцев правой руки, чувствуя, как холод колет кожу, он смотрел, как по ледяному океану удаляется от него сын. Его возлюбленный старший сын.
Тяжелую ледяную ладью толкали от берега длинными металлическими палками - океан не желал принимать своего сына, как будто и он тоже не хотел его смерти.
Штиль. Безветрие. Холодная соленая вода.
Эта тяжелая картина останется с герцогом до самой смерти. Ее резкие контуры будут вырезаны на его сердце ледяным кинжалом горечи.
Над замком Ллэй’р повисли черные флаги. Замок был в трауре. Ллэй’ри, люди замка, ходили по коридорам побитыми щенками в ожидании возвращения хозяина. Ощущение тени черной беды передалось даже слугам – блюда были пересолены, на ажурных статуэтках застыл тонкий слой пыли – впервые за несколько лет.
Только в одной комнате замка громко звучала музыка – тонкие звуки скрипки. По замыслу композитора музыка должна была быть бодрой и звонкой, но здесь она звучала, до тошноты жалко. Слуги, проходящие мимо двери комнаты, вжимали головы в плечи.
Раул, мастер Скэ, непревзойденный фехтовальщик земель Ллэй’р и нынешний наследник герцога Л’аммо, в очередной раз недовольно скривился и вырвал скрипку из рук стоящего перед ним юноши.
- Никуда не годится! – он отхлебнул вина и небрежно кинул инструмент на диван. – Рис’сэ, очнись, мы-то с тобой живы! Хватит горевать по моему безвременно усопшему братцу, тебе он никто.
Юноша вздрогнул, когда его скрипка упала на диван, поспешил подобрать ее и убрать в футляр.
- Я сочувствую вашему отцу и Ллэй’ри, разве это плохо?
- Это отвратительно, мой дорогой друг. Сегодня я наследую титул, мы должны праздновать!
Рис’сэ едва заметно скривился. Праздновать что-либо в день похорон родного брата – вот что он находил по-настоящему отвратительным. Но говорить это он не стал. Потому что восхитительного Раула Ллэй’рот этим не изменишь. Потому что восхитительному Раулу Ллэй’рот ничего не помешает выставить «дорогого друга» за дверь, пить и праздновать в одиночку. Потому что Рис’сэ этого отчаянно не хотел. Странным образом ему казалось, что, если Ллэй’рот будет праздновать в одиночку – праздник станет еще более отвратительным. А Рис’сэ не хотел, чтобы Раул стал еще больше противоречить всем его представлениям о морали и благородстве.
- Вот, выпей, - говорил между тем Ллэй’рот, пододвигая юноше бокал, - Выпей, а сыграю я, раз уж тебе это не под силу!
Рис’сэ нерешительно тронул ножку бокала – пить не хотелось, он и так выпил слишком много. Но расстраивать Раула, когда он в таком настроении, не хотелось еще больше.
Впрочем, Раул уже как будто забыл о собеседнике, тягучим, слитным, удивительно южным движением поднялся с дивана и в два шага подошел к фортепиано. Небольшой, но чудно сделанный инструмент жалобно скрипнул, когда Ллэй’рот откинул крышку, но послушно отозвался мелодичными звуками на мягкие прикосновения пальцев.
Раул играл что-то звонкое и переливчатое, оглядывался на Рис’сэ и смеялся в такт. Юноше было не по себе. Все происходящее казалось чудовищно неправильным. Если бы он мог – он бы остановил Раула, уговаривал он себя. Если бы мог.
А мелодия все тренькала по комнате, ударяясь о бокалы и бутылки, отлетая от стен. Так что стука в дверь никто не услышал. Зато не заметить вошедшего Рис’сэ, сидевший прямо напротив входа, не мог. А заметив – побледнел еще сильнее, и, вскочив, склонился в низком поклоне – как подобало кланяться хозяину дома, находясь в гостях.
Раул, спиной, выступающими лопатками почуяв напряжение, повисшее в комнате, обернулся, не прекращая, впрочем, играть.
- А вот и мой дорогой родитель! – с широкой улыбкой возгласил он. – Ну, как сплавили моего усопшего братца?
Рис’сэ с трудом подавил позорное желание зажмуриться. Раул откровенно нарывался. Впрочем, он всегда так изъяснялся, но… сейчас?! Когда его отец измучен потерей любимого сына? Ладно, к черту мораль, но должна же у него была остаться хоть капля благоразумия?
На бледных от природы щеках герцога играл легкий румянец. Это было бы красиво, но Рис’сэ знал, что это означает только одно – крайнюю степень ярости.
А Раул тем временем, не дожидаясь ответа, продолжал.
- Ну, что же вы стоите, па-апа? – шагнул в сторону дивана, небрежным жестом смахнул с него две пустых бутылки и одну не откупоренную, к счастью, не разбившуюся. – Садитесь!
В карих глазах Раула блестел откровенный вызов. Как бросок перчатки в лицо. Он продолжал нести какую-то вызывающую чушь, широко размахивал руками, изображая гостеприимного хозяина.
Из глаз старого герцога, обычно блекло-голубых, смотрела раскаленная добела ярость.
Рис’сэ замер, не в силах даже пошевелиться.
Герцог прервал монолог сына ударом кулака в стену. Поймал его взгляд, и заговорил, тихо, сквозь зубы, как будто сплевывая слова.
- Сегодня, гаденыш, твой старший брат отправился в последний путь. Ты, мало того, что не пришел на похороны… Ты еще и устроил этот… балаган.
- Конечно, - насмешливо скривился Раул, не отводя взгляд, - даже труп старшего братца важнее моих желаний, да?
Глаза герцога полыхнули белым пламенем.
- Память твоего брата тысячекратно важнее твоих желаний, щенок!
Раул побледнел. Поднял бровь и резко разорвал зрительный контакт.
- Да-аже так?.. Что ж, отлично, па-апа!
Взвившись с места, он шагнул в сторону, изогнулся, подхватывая с пола оставшуюся целой бутылку, и вихрем исчез из комнаты.
Рис’сэ обмяк, опустив наконец глаза и боясь посмотреть на старого герцога.
Солнце зашло давно, но, чтобы освещать тропу, ведущую к берегу океана, хватало луны.
Кругом лед. Кругом холод и лед.
Когда Раул Ллэй’рот был еще наивным юношей, он часто думал, что ненавидит эту землю. Что мечтал бы родиться где угодно, только не здесь. Где-нибудь, где есть что-то кроме снега, льда, и бессовестно холодных звезд. Где люди не выцвели, как буквы в старых книгах. Где время течет и пенится, а не стоит на месте, замершее и замерзшее.
Сейчас Раул вырос. И, мчась к берегу ненавистного когда-то Северного океана, думал только о том, чтобы копыта коня не скользили по обледенелой дороге слишком сильно.
Ветер пел, обтекая бока коня, наотмашь бил Раула по лицу. Холодный северный ветер, как же он ненавидел его когда-то… Ненавидел и любил одновременно, потому что во всей этой северной действительности лишь ветер был воплощением хоть сколько-нибудь сильной эмоции – ярости.
И если герцог Ллэй’р был – ветер, то его старший сын – холодное безмолвие океана.
Раул презирал его за то, что он был таким холодным и тусклым. Таким мертвым – даже при жизни. Чудовищно редко смеялся, почти никогда не думал о себе и не хотел забрать от жизни хоть что-нибудь.
«Ходячий труп, ты давно должен был сдохнуть!..»
Мчась по обледенелой дороге к берегу океана, Раул Ллэй’рот отчаянно боялся. Потому что, узнав о смерти брата и увидев поблекшие глаза отца, он понял, что сам выцветает. Как будто это проклятие. Как будто второй среди Ллэй’р обязательно должен быть отмороженным.
Соскочив с коня, Раул достал из седельной сумки бутылку с вином и побежал вдоль берега, высматривая в мертвых водах одному ему известную цель.
Он сам хотел стать наследником. Хотел хоть что-то значить.
А когда стал, понял – хоть и сам боялся в этом признаться – что теперь ему никуда не деться от этих безмолвных льдов и выцветших людей. Никуда.
Ему оставалось злиться – и он злился. Самозабвенно, так ярко, как только мог.
Высмотрев, наконец, белесое пятно – ледяную ладью, отплывшую не так уж и далеко – сказывался штиль, Раул взвесил в руке бутылку и прицелился. Сжал зубы, до рези в глазах вглядываясь в плавучий гроб брата.
- Счастливого пути, братишка! И никогда сюда не возвращайся!
Бутылка разбилась о корму, забрызгав ладью вином и осколками стекла.
На счастье.
Всю обратную дорогу Раул гнал коня, как бешеный. Пошел снег. К счастью, просто редкие хлопья, северных метелей и вьюг не выдерживали даже северные же кони – по уверению конюхов, самые выносливые звери на свете.
Сердце наследника Ллэй’р стучало, как сумасшедшее, и даже головокружительная скачка не смогла его унять. Самому себе Раул казался птицей, пойманной в клетку, гордой южной птицей, задыхающейся, ранящей горло холодным северным воздухом.
Никогда.
Больше никогда.
Не получится вырваться отсюда, не получится убежать. А где взять смелости, чтобы жить здесь, и как смирить гордость, чтобы смириться с этим – знает, наверное, только ветер.
Хмель и видимость праздника выветрились из взгляда и движений Ллэй’рот. Теперь он был зол, как бледный волк, и слуги шарахались от него так же, как шарахались бы от этого страшного животного, если бы оно свихнулось и примчалось в замок.
Раул хотел побыть один. Чтобы никто, ни одна северная сволочь не узнала о том, как же ему осточертело лгать себе. Другим – к черту, это можно, это не сложно, и не выворачивает душу наизнанку. Но с собой Раул привык быть честным – чудовищно тошно, когда не можешь сказать правду совсем никому, даже себе.
Но признаться в том, что его поймали, было не легче. Поймал чертов братец, так не вовремя сдохший, чертов отец и чертов Север. Белый лед и стремительный ветер.
Добравшись до своей комнаты, Раул с силой врезал кулаком в стену. Как будто это могло помочь.
Дверь скрипнула, и чуткий от природы слух Раула уловил это, несмотря на эмоциональный раздрай.
Единственным во всем замке человеком, который входил в эту комнату без стука даже когда ее владелец был в таком состоянии, была леди Паула, горячая и прекрасная женщина, счастливая обладательница шикарных угольно-черных волос и манящих шоколадно-карих глаз.
Вторая жена герцога, мать Раула. Единственная на всей этой сумасшедшей земле, с кем он мог разговаривать по-человечески.
Прикрыв дверь и опершись на нее спиной, леди Паула посмотрела на сына, ласково и пристально одновременно. В довольно простом, без лишних украшений платье оранжевого шелка она выглядела необыкновенно соблазнительной. Юная гостья с далекого юга, чудом оказавшаяся здесь, в царстве вечного льда.
Только приглядевшись, можно было заметить тонкие морщинки на лбу, у губ и в уголках глаз. Южане жили меньше жителей севера, но почти до самой смерти выглядели не старше тридцати. А леди Паула умела следить за собой – только руки выдавали ее настоящий возраст, и леди приобрела привычку прятать их в длинных рукавах платья.
На самом деле прекрасная обольстительница была старше своего мужа на два года. Но об этом не знал даже сам герцог.
А Раул знал. Он вообще хорошо знал свою мать, пожалуй, лучше всех людей, живших на этой земле когда-либо. И сейчас, глядя в теплые глаза леди Ллэй’р, он видел там искорки радости и медленно холодел.
- Что случилось, мой мальчик? Ты злишься? – в бархатном голосе Паулы слышалось удивление.
С трудом отведя взгляд, Раул провел ладонью по волосам.
- Мама.
- Паула, ma Раул, я же просила, зови меня просто Паулой.
Раул вздрогнул. Да, просила. Прекрасная леди не хотела, чтобы ее звали матерью. Она хотела до самой смерти оставаться юной, желанной девушкой.
- Хорошо… Паула. Да, я злюсь. Считаешь, необоснованно? – говоря это, Раул был страшно похож на отца, хотя он бы мгновенно вспыхнул, скажи ему это кто-нибудь.
- А что не так? – все еще удивленно захлопала ресницами Паула. – Мне кажется, все прекрасно. Мой мальчик, ты наконец-то возьмешь то, что принадлежит тебе…
- Вон.
Леди Ллэй’р осеклась. Ее сын смотрел на нее, и его глаза темнели от ярости.
- Прости, что?.. – на миг леди потеряла маску очаровательной невинности и смотрела на сына холодно и расчетливо.
- Что слышала, П-паула… Вон!
Сказать, что леди была удивлена, значит не сказать ничего. Ее сын, ее кровь и плоть, единственный любимый и родной… так?! И это за все, что она для него сделала?..
Но Паула прекрасно понимала, что разговаривать с Раулом, когда он в таком состоянии, невозможно. Ничего, она все объяснит потом. Все уладит. И они снова будут сидеть рядом и пить вино, он будет перебирать ее волосы, а она будет смеяться.
Кинув на сына укоряющий взгляд, леди удалилась, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Раул обессилено опустился на пол.
Лихорадка. Южная лихорадка. Угас – всего за три дня. Совпадение, ха! Роковое стечение обстоятельств! Тьфу…
Запрокинув голову, он чуть слышно застонал.
Было чертовски больно осознавать, что в этой ледяной клетке его, выходит, заперла собственная мать.
Апд.
читать дальше«Север – это большие, и очень разные земли. Лес и скалы, снежные пустыни и океан. Единственное, пожалуй, общее на всех северных землях – там не бывает весны».
Именно эти слова вспоминал Алек, юноша шестнадцати лет, совсем еще мальчишка, сын средней руки торговца, вместе с отцовским обозом въезжая на земли Севера. Никогда раньше он здесь не был, но много слышал. И много читал.
Юноша слегка улыбнулся, вспоминая; ведь о Севере ему рассказывал Р’ри, это ведь его родина, его страна и его земля, которую он так любит. И скоро, уже совсем скоро, Алек сможет увидеть его в окружении всей этой безвесенней красоты, такого родного и прекрасного. Осталось совсем чуть-чуть – и он сможет увидеть улыбку на лице Р’ри, такую тонкую, едва заметную, но теплую, и удивительным образом меняющую весь его облик.
Утром обоз перевалил через горную цепь, природную границу, отделяющую земли Севера от всего окружающего мира, и сейчас неспешно въезжал на земли Ллэй’р – одного из самых сильных герцогств Севера.
Уже после того, как Р’ри уехал домой, твердо пообещав ждать, сколько потребуется, Алек много читал о Севере в целом и о герцогстве Ллэй’р в частности. Оно было расположено достаточно южно, здесь бы расти как раз густым, черно-зеленым северным лесам, окутывающим подножия пограничных гор с северной стороны. Но как раз здесь великий Северный океан резко вдавался в сушу, обдавая ее своим ледяным дыханием. Именно поэтому герцогство Ллэй’р – страна бескрайних снеговых равнин и ледовых полей, и только у самого океана высятся мощные скальные гряды.
Все это Алек знал из книг, но представить это зрелище так, чтобы было не страшно увидеть воочию, чтобы не кружилась голова от осознания древнего величия этой земли – не мог.
Здесь действительно не было весны, хотя за горной цепью пограничья уже вовсю чирикали птицы и пела капель. На Севере – только долгая зима и скоротечное, холодное лето. И сейчас была зима.
Алек ехал, озираясь по сторонам, чуть не сваливаясь на землю. Прекрасный, холодный, но такой живой Север. Рассказы Р’ри, простые и точные, непостижимым образом заранее вселили в мальчика любовь к этой странной земле, земле, которая подарила ему возлюбленного – такого нежного и заботливого, такого до дрожи красивого, доброго и честного.
Так что по дороге до замка Ллэй’р – сердца герцогства – Алек не скучал. Но чем ближе они подъезжали, чем короче становился путь, который еще нужно было проехать, тем сильнее билось его глупое сердце. Когда они наконец въехали во двор замка, Алеку уже было жарко.
Соскочив на землю, мальчик нашел глазами отца и торопливо подошел к нему. Почтенный торговец, кажется, был крайне доволен поездкой, которая сулила солидную прибыль – все-таки, торгуют не с кем-нибудь, а с самим герцогом! И младший сын, у которого неожиданно появились такие ценные связи, теперь вызывал у отца гордую и довольную улыбку.
- Чего тебе, сын? - улыбаясь, спросил он подошедшего Алека.
- Папа, я побегу Р’ри искать? Пожалуйста!
- Алек, это все-таки замок герцога, – умные глаза торговца смеялись, ведь когда-то он и сам был вот так же влюблен, ярко и нетерпеливо. - Подожди, нас встретят.
Алек раздраженно поморщился, но перечить не стал. Он и так был благодарен отцу, что тот взял его с собой в поездку – обычно младшего сына оставляли дома, с матерью и сестрами.
Еще долгих полчаса Алек бродил по двору замка бесцельно, только что на людей не наталкивался. Скоро. Совсем скоро он увидит Р’ри, увидит его прекрасную улыбку, его лицо…
Герцог Ллэй’р появился во дворе собственной персоной, тихо и неожиданно, оглядел двор и замерших торговцев, и уверенно направился к Алеку.
Алек уже видел его несколько раз, но всегда – издалека. Он помнил, конечно, его лицо, очень необычное, видел отголоски его черт в Р’ри, но никогда – так близко. И сейчас, когда герцог подошел почти вплотную, Алек разглядел в его лице, в его движениях и жестах какую-то неизгладимую тоску и усталость.
Сердце мальчика сжалось.
Герцог Ллэй’р положил тяжелую ладонь на плечо мальчишке, и сказал, тихо и отчетливо.
- Мой сын, Р’риэр, вернулся к океану четыре дня назад. Он любил тебя, я знаю. Ты можешь рассчитывать на любую помощь, которую я смогу оказать.
В это мгновение Алек как будто оглох и ослеп. И понял, что на этих прекрасных землях для него, Алека, теперь больше никогда не будет весны.
Апд.
читать дальшеКогда сторонние люди приезжают на земли Севера, они видят в местных жителях странных, непонятных аборигенов с холодными лицами и абсолютным отсутствием логики. Им, как правило, нет необходимости вникать в мировоззрение этих людей, пытаться понять их мысли и чувства, ведь посещают Север в основном торговцы, или просто очень занятые люди, сугубо по своим делам.
Люди Севера ничего не имеют против чужаков, но ни один северянин никогда не пустит их в свое сердце и душу. С ними будут вести дела, разговаривать вежливо и спокойно, но ни один северянин не рассмеется при чужом и не заплачет.
Дети океана и холодного солнца.
Каждый из них с молоком матери впитывает: ты – ах’Лэри, ты – человек Севера. Север – твоя земля, твоя родина, ты плоть и кровь ее, разум и душа ее. Ах’Лэри не всегда рождаются в землях Севера, но всегда приходят сюда, рано или поздно, чтобы потом, после смерти, их отпустили на ледяные воды океана.
Ах’Лэри верят, что после смерти они возвращаются обратно в океан, туда, откуда пришли когда-то их души. Верят, что смерть – это просто возвращение домой. Горюют о своих погибших, но лишь потому, что не смогут больше видеть их до срока. А живут люди Севера долго, очень долго.
Самоубийство – немыслимо для них. Если ты сам обрезал нить своей жизни, то ты больше не ах’Лэри. Океан не примет твое окоченевшее тело, так же, как не примет твою зачерствевшую душу.
Самое страшное – не вернуться домой. Потеряться в бесконечном ледяном лабиринте, никогда больше не почувствовать ласковых прикосновений океана. Тем, кому суждено стать потерянными, выпадет руна Яр, самая страшная и тяжелая из рун Скэ.
Цвет смерти – белый, как рука Северного океана. Цвет скорби – черный, как след, что оставляет после себя огонь, безжалостный жар.
Если ты – ах’Лэри, то ты чувствуешь это всей душой, и не важно, где ты родился и кто твои родители. Если ты – ах’Лэри, то ты любишь свой Север и до, и после смерти.
Старший сын герцога Ллэй’р был ах’Лэри, человеком Севера до мозга костей.
Столь же холодный внешне, и так же прячущий в душе нежное тепло, ласковое, не обжигающее пламя. Он улыбался едва заметно, и редко смеялся – только с теми, кого считал своими. Он был спокоен, он ладил со своей душой. И часто, стоя на ледяной кромке океана, касаясь пальцами воды, он чувствовал ответное прикосновение, ответную любовь.
Он не ждал, что его так быстро заберет к себе океан, но не боялся смерти. Только жалел отца, которому придется гораздо тяжелее, когда Р’риэр уйдет в последний путь.
Последний.
Когда он закрывал глаза в последний раз, он знал, что никогда больше их не откроет, растворится в ледяных водах и погрузится в блаженный покой.
Но тем не менее, он открыл глаза.
И увидел прямо напротив себя огромное, горящее солнце.
Первым, что почувствовал Р’риэр, старший сын герцога Ллэй’р, после пробуждения, было удивление. Вторым – страх. Он впервые боялся так самозабвенно, так чудовищно. Потому что все, что он знал, во что верил, он разрушил одним движением век.
Солнце, огромное, втрое больше человеческой головы, смотрело на Р’риэра огненным глазом, и, хотя тело его не чувствовало жара, душа корчилась в страшных судорогах.
В чувство его привели голоса.
- Кор, гляди – новенький.
- Сам вижу, не слепой.
Какая-то сила вздернула Р’риэра в вертикальное положение и голос сзади сказал:
- Добро пожаловать, утопленничек.
Р’риэр вздрогнул и обернулся. Ощущения были странными. Он как будто не чувствовал своего тела, как будто управлял им голой силой воли, без посредничества мозга и мускулов. Но, тем не менее, он мог видеть, слышать и двигаться.
- Не по себе? Сам таким был, правда, ну очень давно. Разберешься. У тебя на это еще много времени.
Теперь Р’риэр видел того, кто говорил с ним. Темно рыжие волосы, глаза очень красивого бледно-зеленого цвета, нос прямой, с едва заметной горбинкой, жилистое, худое тело. И не сразу понятно, что же с этим человеком не так.
- Хватит пялиться, я и так знаю, что несказанно прекрасен. Вставай!
Незнакомец протянул руку и вздернул Р’риэра на ноги. По крайней мере, земля качнулась и ушла ниже. Тело по-прежнему не чувствовалось.
И тут Р’риэр наконец понял, что не так с его собеседником. Волосы, одежда, бледная кожа, даже глаза – все было покрыто тонким слоем изморози.
- Хватит пялиться, сказал. Ты сейчас не лучше выглядишь.
Собеседник был мертв. Мертв, как и он, Р’риэр. Окончательно и бесповоротно.
Вот только посмертие старший сын герцога Ллэй’р, истинный ах'Лэри, представлял себе совсем по-другому.
Апд.
читать дальшеНикто из тех, кто знал об этом месте, кто был здесь, существовал здесь, не мог найти ему названия. Ледяное, мертвое безмолвие. Глыбы льда, белого с отливом в синий, черные деревянные обломки, торчащие из трещин. Тысячи людей - мертвых людей с поблекшими глазами. И поверх всего этого жуткого великолепия - как будто припорошено снегом, подернуто прозрачно-белой пеленой. Каждая частичка здесь говорила тебе - ты мертв. Ни к чему шевелиться и думать.
Только в глубине этого странного места, посреди бледной ледяной равнины - замок. Странное строение из грубых каменных глыб, как будто вплавленных в ледяной массив. И ворота из черного, замерзшего дерева.
Только здесь - топят камины. Только здесь - еще есть жизнь, горестная, яркая, и чудовищно неуместная здесь.
Владыка.
Так называли хозяина этого замка те немногие, кому еще хотелось кого-то как-то называть здесь. Так он сам себя называл.
Он являл собой полную противоположность этому ледяному месту, пропахшему смертью. Он был живой. Он был настолько живой, насколько это вообще может быть возможным, и эту свою жизнь он бы не отдал никому, несмотря ни на что. И он был горячим. О, каким же он был горячим!..
Каждый раз, когда Кор'ри'тэ приходил к нему, касался его кожи или проводил ладонью по волосам, он каждой капелькой своей еще живой души, запертой в мертвом теле, чувствовал, как начинает оттаивать. Как эти прикосновения помогают ему не свихнуться и не забыть о том, кто и что он есть.
Таких, как Кор, здесь было чудовищно мало. Почти не с кем поговорить, почти не к кому прикоснуться. Большинство ах'Лэри - а сюда попадали только они - становились здесь действительно трупами, несмотря на возможность передвигаться и соображать. Они просто не хотели этого. Умирая, они были полностью готовы к смерти и принимали ее, как данность. И только те немногие, у кого были причины не сдохнуть, остаться живыми в этом безмолвном холоде, составляли Кору компанию. Но все они затухали со временем. Переставали говорить и двигаться. Замирали и умирали. Конечно, приплывали новые, но и с ними со временем происходило то же самое.
Поначалу, только очнувшись здесь, Кор пытался вести счет времени. Пытался трепыхаться, как бабочка, завязшая в прозрачной ледяной смоле. Но с каждым днем это становилось все сложнее. Что толку, в конце концов? Отсюда никогда, никак не выбраться. А если даже, каким-то чудом, это удастся тебе, там, за пределами этого места, за кругом ледяных скал, едва видных с берега, ты будешь просто трупом. Окоченевшим трупом, без малейших проблесков жизни и сознания.
Владыка был другим. Полная и окончательная противоположность, живой и теплый. Горячий. Яркий. У него внутри как будто горел огонь - еще чуть-чуть, еще одна вспышка - и сгорит все, рассыплется в труху и пепел. Но пока - еще горит, и это горячее пламя ласкает измученные души пленников этого ледяного места, и согревает их обледенелые тела. К Владыке тянутся, льнут, как замерзшие путники к зажженному камину. Вот только большинству не интересно в нем ничего, кроме этого огня.
Если бы кто-то вот прямо сейчас, сию минуту, секунду, подошел бы к Кору, оперся бы, как и он, о черный деревянный обломок, и спросил бы, что он чувствует к этому человеку… человеку ли? Кор бы не ответил. Бросил бы что-нибудь смешное и глупое, вроде сравнения с теплой печкой, но по-настоящему бы не ответил. Потому что сам давно отчаялся разобраться в этом. Глубоко в его изувеченной холодом и пленом душе взлетал и падал сумасшедший клубок чувств, чудовищно противоречивых, но одинаково ярких. И только в одном Кор был абсолютно уверен - причиной этих чувств был сам Владыка, а не обжигающие прикосновения, которые он дарил его телу.
Тем не менее, даже просто прикосновения помогали избавиться от липкого и холодного страха - страха исчезнуть, остаться всего лишь трупом, навечно. И помогали не только ему.
Так что, глядя на то, как новенький что-то там разглагольствует, изредка неловко взмахивая руками, Кор слегка усмехался, уже решив, кто и как поможет ему вправить мозги новичку.
Заодно, может, этот пробудет живым и осознанным чуть-чуть подольше.
Апд.
читать дальшеПосле смерти наследника на герцога Ллэй'р свалилось совершенно чудовищное количество дел. Конечно, можно было поручить что-нибудь Раулу, но герцог пока не был готов так рисковать. Рано или поздно, конечно… но не сейчас.
То, что скоро он что-то упустит, было предсказуемо, и герцог только надеялся, что это будет что-то поправимое. Увы, кажется, его надеждам было не суждено сбыться.
Когда Ах'рэ, склонив голову, сообщил герцогу о намерениях Алека, герцог поначалу не поверил своим ушам. Но, хотя уши могли лгать, Ах'рэ лгать не мог. И, увидев в его глазах беспокойство, спрятанное за привычной иронией, герцог почти бегом кинулся прочь.
Коня. К берегу. Срочно.
Кажется, он проморгал что-то безумно важное. Заботясь о герцогстве, забыл о себе. Так часто было, и герцог часто корил себя за эту ошибку, но так крупно он не просчитывался еще, кажется, никогда. По крайней мере, в этом направлении.
Он сам не заметил, когда приезжий мальчик, возлюбленный старшего сына, стал ему дорог. Но сейчас, думая об Алеке, герцог часто ловил себя на мысли, что, даже готовясь отплыть в последнее плаванье, его Р'риэр все равно позаботился о своем старом отце.
Алек стал как младший сын. Совсем ребенок, яркий и живой мальчик. Не обжигающий, но теплый. Как будто мерцающий изнутри. Чем-то он напоминал самого герцога в юности.
Такой же упрямый. Такой же принципиальный кретин.
Спешившись у берега океана, герцог прищурился, оглядываясь. Алек отыскался почти у самой кромки воды - мальчишка, пыхтя, медленно сталкивал на океанские волны грубо выдолбленную в глыбе льда лодку.
Герцог не удержался и закатил глаза, хотя было… страшно.
Он чувствовал сердцем, что этот мальчик сыграет какую-то безумно важную роль в его жизни. Что он должен сыграть. Иначе все пойдет прахом - лично для него, Л'аммо, герцога Ллэй'р.
И, кроме того, он просто привязался к нему. Просто, по-человечески. Не как герцог Ллэй'р, не как правитель и повелитель, а просто как человек. Усталый, старый человек, меньше месяца назад потерявший сына.
Едва заметно прикусив губу, герцог вздохнул.
- И кто помог тебе ее сделать?
Алек дернулся, обернулся и вспыхнул. Мотнул головой и поджал губы, как будто заранее готовясь спорить.
- Не скажу.
- И почему же?
- Потому что виноват все равно я. И они не при чем.
Уголок губ старого герцога почти против воли дернулся - какой чудесный мальчишка, все-таки. Какой бы замечательный вышел из него помощник. Честный, сильный, ответственный. Только дурак. Непрошибаемый и упрямый дурак.
- Я сам это знаю, Алек. - Л'аммо снова вздохнул, провел рукой по лбу. - И куда ты собрался?
Алек опустил глаза и какое-то время молчал, собираясь с мыслями. Сцепил в замок замерзшие пальцы, потом снова поднял голову и заговорил, четко и быстро, дрожа и сжимая пальцы, пытаясь согреть.
- Я к Р'ри. Не отговаривайте меня, пожалуйста. Я все равно поплыву, а если вы будете сейчас спорить, то всем будет только еще хуже. Я слышал, и читал, что каждый из вашего народа после смерти возвращается в обитель океана, вашего… как будто отца, того, кто создал вас. И если Р'ри сейчас там, то я должен поплыть к нему. А если нет, то мне все равно нужно плыть, ведь вы спускали его на воду именно здесь, я узнавал. Я найду его, обязательно. В конце концов, я обещал приехать, как только смогу.
Мальчишка остановился, переводя дыхание, а герцог молчал, почти незаметно кусая губы. Как бы он сам хотел быть сейчас на месте этого сумасбродного мальчишки. Как бы он сам хотел оказаться таким же, когда умирала Ал'риэ. Как бы он хотел, чтобы от него никогда не зависели жизни Ллэй'ри.
А Алек смотрел на него с невыразимой смесью надежды и отчаянной решимости во взгляде, и пытался отогреть замерзшие пальцы.
Герцог понимал, что нужно что-то ответить, но что ответить - не знал. Что, в самом деле, можно сказать человеку, потерявшему близкого?
- Это же невозможно, Алек.
- Даже если. Я же… я же стану сам себе отвратителен, если этого не сделаю. И как я посмотрю Р'ри в глаза там, после смерти? Я же обещал приехать. Обещал, понимаете?
- Ты не можешь. Он… он умер.
Слова комом в горле, и как-то резко и неожиданно сильно болит голова, и сил смотреть мальчишке в глаза почти не осталось. А он стоит тут, такой весь яркий и порывистый, живым напоминанием о том, что ты, Л’аммо, мог бы стать таким же, если бы не родился герцогом. И, честное слово, тебе ли его отговаривать, когда ты хочешь больше всего на свете бросить все, и отправиться с ним? Быть просто Л'аммо, не герцогом Ллэй'р?
- Мне все равно. Понимаете, герцог, я же люблю его. Мне не важно, кто он и какой - мужчина ли, женщина, знатный человек или простолюдин, южанин или ах'Лэри. И тем более мне не важно, живой он, или мертвый. Единственный, кто мог бы заставить меня остаться сейчас - это Р’ри, но его здесь нет. А я обещал ему приехать. И я люблю его, и мне не важно, кто собирается отнять его у меня, пусть даже сама смерть.
Герцог прикрыл глаза. Над океаном свистел ветер, не то чтобы очень сильный, но со штилем, царившим здесь в день похорон Р'риэра, не сравнить. Медленно, очень медленно герцог кивнул. Открыл глаза. Сделал несколько шагов к лодке, оглядел то, что Алек приготовил с собой в путь. Снял с шеи цепочку с руной Керт, обещающей счастье, и положил к остальным вещам. Повернулся и пошел прочь от берега.
Все это время он не смотрел на Алека. Ветер свистел пронзительно и тоскливо, и только этот ветер, пожалуй, знал, что творилось тогда у него на душе.
Апд.
По хорошему, не надо бы пока выкладывать, не законченная сцена, но пусть.
читать дальшеНынешний герцог Ллэй'р всегда избегал просить кого бы то ни было о помощи. Не важно, кого. Не важно, почему. За долгие годы он привык к тому, что он сильный, и он встречал мало людей сильнее себя. А просить помощи у слабого - значит взваливать часть твоей собственной ноши на его плечи, которые могут не выдержать. И смотри потом, как по белоснежному льду растекается кровь, которая должна быть твоей…
Будь его воля, герцог делал бы сам все. Но, увы, даже он не был настолько силен.
И сейчас был как раз тот редкий случай, когда приходилось просить. Пальцы от этого холодели, и тянуло сжимать руки в кулаки.
Тем более, в этот раз все было еще хуже.
Просить предстояло сына.
Р'риэра Л'аммо никогда ни о чем не просил - тот и так делал все, что было в его силах, помогал отцу, как мог. И как же Л'аммо был благодарен ему за это…
Но его больше нет. Да и не смог бы он того, что так нужно сейчас.
В груди ныло, то ли из-за мальчишки, уплывшего в одиночку в холодные объятия Океана, то ли из-за собственного неведения и бессилия.
Дернув головой, герцог пару раз ударил в дверь костяшками пальцев.
- Сдохни!
Голос был нервным и злым, но, кажется, трезвым, так что герцог рискнул толкнуть дверь и войти.
- Я же ска… о!
Раул лежал на диване и выглядел, честно сказать, отвратительно - как будто за время, прошедшее с момента их последней встречи, он спал едва ли десять часов. Герцог раздраженно дернул уголком губ, злясь больше на себя, чем на сына. За то, что не занимается им, теперь наследником, будущим герцогом. За то, что не занимался им раньше, находил самые разные, самые неоспоримые предлоги не контактировать со странным, не похожим на него мальчиком.
Теперь придется расхлебывать.
Только вот начало получится из рук вон плохое - в том, что его просьба разозлит Раула еще больше, герцог почти не сомневался.
- Чем обязан, ваша светлость? - насмешливо вопросил Раул, накидывая рубашку. - Вы уж простите, что я в таком виде, не ждал!
Все-таки сжав кулаки и опустив взгляд, герцог заставил себя промолчать и подождать пару секунд.
- Я прошу у тебя помощи.
Слова повисли в неожиданно возникшей тишине, завязли, как в густой смоле.
- О. Надо же. Час от часу не легче. И что же я могу сделать для такого как вы, отец?
Проглотив очередную порцию яда, герцог снова заговорил, тихо и предельно коротко.
- Алек отправился в Океан. Живой. Я прошу, чтобы ты посмотрел его судьбу для меня.
Все время, пока говорил, Л'аммо не поднимал глаз. Это ведь все равно что попросить - сунься в пасть к бледному волку. Или - постой на краю обрыва в снежную бурю. Может, обойдется, а может?..
Тихие шаги Раула, едва слышные, босые ноги тонут в ворсе ковра. Слышно, как он останавливается совсем рядом и тихо-тихо говорит:
- Этот мальчишка так для тебя важен?
И герцог Ллэй'р, сильный, умный и опытный, не знает, что ответить.
Апд.
читать дальшеНа этот раз даже здесь было тревожно. И по воде шла рябь.
Даже здесь, в этом тихом месте, куда Раул сбегал от окружающего жгучего холода с детства, даже здесь проклятые ледяные щупальца достали его. Дотянулись, просочились сквозь щели его тщательно скрываемой неуверенности в себе, через болезненную жажду любви и тепла.
Даже сюда.
И, все-таки, здесь было прохладно. Не было давящего холода, только легкая прохлада, и Раулу невольно подумалось, что он никому не позволит разрушить это.
Хрупкое, призрачное видение его внутреннего мира. Казалось, это место находится внутри него, где-то между ребрами.
Такое зыбкое, и такое реальное. Неповторимое.
Полупрозрачные горные вершины, и в долине между ними, как вода в огромной чаше, озеро. Берег, покрытый изморозью, черные камни под прозрачной зеленоватой водой - он никогда не дотрагивался до дна, но знал, что оно покрыто тонкой корочкой льда, и это знание заставляло его вздрагивать.
В этот раз по воде шла рябь, хотя ветра не было.
Нужно просто зачерпнуть воды в ладони.
Это так страшно и притягательно одновременно. Ледяная вода касается рук так мягко, как не сможет коснуться никогда ни один человек, и застывает в ладонях льдом.
В этот прозрачно-зеленый лед вмурованы, как мухи в янтарь, твои мечты и чаяния. Крошечные осколки, из которых сложится рано или поздно твоя судьба. Где-то там, в глубине льда, спрятана и твоя смерть.
Ты держишь в руках себя самого, свою человеческую суть, хрупкую и всесильную.
Ты держишь в руках непреложное знание о том, что будет. Держишь тонкие, полупрозрачные нити своих возможных судеб.
Это непредставимое ощущение, и чудовищно сложно - не остаться здесь навсегда, заворожено глядя в ладони.
Особенно - когда снаружи только безжизненный, изматывающий холод.
Но еще сложнее - побороть искушение скользнуть по нитям своей несбывшейся жизни к другим. Таким же призрачным, и не менее реальным. Увидеть глаза этих людей, увидеть всю их суть и сущность, до капли.
Именно то, что нужно сделать сейчас.
А одно неверное движение измученного сознания - и все, конец. Твоя собственная ниточка порвется, лед разлетится осколками, и тебя не станет.
…На Севере всё это называют - рунами Скэ.
Когда Раул выныривает, первое, что он чувствует - это холод. Пронизывающий до костей холод, стойкая ледяная дрожь, как будто он не только руки окунул в озеро, а нырял туда целиком.
Он опускает взгляд на свои ладони, и видит все тот же лед, серебристо-зеленоватый, полупрозрачный. И начертанную на нем руну. Всего одну.
Погружение страшно измотало его в этот раз, и, желая только рухнуть обратно на диван, он смотрит на отца и произносит:
- Лэ. Руна «Север».
Лед в его руках тает, и вода просачивается сквозь пальцы.
Апд.
читать дальшеЕё звали Ал'риэ. И когда-то ее серебряное имя знали и любили. Когда-то это имя произносили теплые, живые губы, произносили с любовью и неземной нежностью. Когда-то она и сама соответствовала своему имени в полной мере - тонкая и живая, светлая. Р'риэр помнил ее глаза цвета самого океана, и ее руки, обнимавшие его, тонкие пальцы, ерошившие ему волосы.
Ему было почти шесть лет, когда она умерла. И до самого последнего дня, когда он видел ее живой, она была почти прозрачной, но в ее глазах жизнь горела ярче, чем где-либо еще. И такой он ее запомнил.
Тем страшнее было видеть ее здесь.
И видеть ее такой.
Он нашел ее случайно. У самой кромки берега она сидела, опустившись на лед, подогнув под себя колени. В изгибе ее спины, в положении рук было все то же изящество, что и при жизни. Казалось, сейчас она вздохнет, встанет и улыбнется ему.
Но в ее лице не было ничего живого. Когда-то подвижное, оно застыло навечно, скованное смертным холодом. И, глядя на него, Р'риэр чувствовал, как его собственная живая душа замерзает.
Ее прозрачные глаза потемнели и казались почти черными под корочкой инея. Ее губы были изогнуты в улыбке, но казалось, что улыбается она через силу. На ресницах серебрилась ледяная крошка.
Мертвая.
Совсем, совсем мертвая.
Наверное, он бы заплакал, если бы мог. Если бы его тело не было таким же холодным, окостеневшим трупом, как и ее.
Прикосновения к плечу Р'риэр не почувствовал, и очнулся только тогда, когда его слегка тряхнули. Обернувшись, он увидел того, кто нашел его на берегу пять… или шесть дней назад? Время в этом чудовищном месте, казалось, тоже умерло.
- Продолжишь предаваться унынию - станешь таким, как она.
Р'риэр внутренне вздрогнул и дернул плечом, сбрасывая руку собеседника. Кор, так, кажется, его называли тогда, на берегу, не обиделся - или, по крайней мере, никак не показал этого. Впрочем, это было не так уж и сложно - здесь.
- Страшно, да? - в его голосе как будто звучала жалость.
Р'риэр пожал плечами. Соглашаться не хотелось, но спорить было глупо. Такого невозможно не бояться.
- Пойдем. У меня есть к тебе дело. Если, конечно, не хочешь окоченеть окончательно.
- Не хочу.
…Позволяя увести себя прочь от берега, Р'риэр не удержался и обернулся на фигуру у кромки воды.
- Знал ее?
- Она моя… она была моей матерью.
И я по-прежнему буду рада фидбэку)
