Я погиб при Ити-но-Тани, И мне было семнадцать лет. (с) Ацумори
Утро встречает меня прохладой и болью в горле. Как-то лениво выдираюсь из сна - я прекрасно знаю, что это сон, и он гадость, но спать надо, хотя бы иногда. Утро встречает меня необходимостью поиска еды, электрическим светом и салатовым огоньком на системном блоке.
День обозначается выдохом, мольбой в уголках глаз и таким настроением, когда не знаешь, что, но это что-то тебе очень нужно, жизненно важно, необходимо. Пытаюсь забыться и радоваться. День колеблется, как неверный огонек свечи, то почти гаснет, то разгорается.
Вечер колет сердечко иголкой боли, а губы растягивает в улыбке. Машу рукой, делаю шаг назад, в уже знакомое нутро автобуса, оглядываюсь. Вечер заставляет меня работать пластическим хирургом и скрадывать тонкие шрамики в уголках глаз.
А ночью мне холодно.
Просто холодно.
И все.
День обозначается выдохом, мольбой в уголках глаз и таким настроением, когда не знаешь, что, но это что-то тебе очень нужно, жизненно важно, необходимо. Пытаюсь забыться и радоваться. День колеблется, как неверный огонек свечи, то почти гаснет, то разгорается.
Вечер колет сердечко иголкой боли, а губы растягивает в улыбке. Машу рукой, делаю шаг назад, в уже знакомое нутро автобуса, оглядываюсь. Вечер заставляет меня работать пластическим хирургом и скрадывать тонкие шрамики в уголках глаз.
А ночью мне холодно.
Просто холодно.
И все.